Николай Богатырёв - Обратная сторона

На этот раз мы добрались до места быстро. И снова кругом со всех сторон подступал густой тёмно-зелёный непроходимый лес… Было солнечно и жарко. Река бежала по камням, тонкими струями журчала среди папоротников, шумела каскадами и водопадами на уступах скал. Мы спустились по тропинке с дороги к самой воде. Песчаник крошился и осыпался из-под ног жёлтым песком. У самой воды мы нашли большую гладкую почти горизонтальную каменную плиту, где расположились перекусить. Эта плита была такой длинной и гладкой, что казалась куском асфальтированной дороги. Вернувшись домой, переполненный впечатлениями, я с восторгом делился с бабушкой: «Мы были на Змейке, видели водопады и пообедали – в бездне на асфальте !…» Это выражение неожиданно очень понравилось всем взрослым – бабушке и совсем ещё молодым родителям… Они от души улыбались и были веселы… Все были ещё живы…

Я понял, что снова побывал в бездне, и что она может оказаться нестрашной…

◊

С тех пор прошли десятилетия… Я часто слышал слово «бездна», которое каждый раз поворачивалось ко мне своей новой стороной – бездна познания и бездна невежества, бездна непонимания и бездна забвения, бездна радости и бездна отчаяния; бездна между мечтой и реальностью, между желанием и возможностью… Случалось, что детский ужас перед бесконечным падением в пропасть настигал неожиданно оттого, что надёжная многократно проверенная дорога, по которой только что шёл, уходила из-под ног, и я узнавал бездну по бесконечному падению… Однако, в конце концов этот ужас сменился привычкой к тому, что в любой момент твёрдая почва может начать внезапно крошиться и осыпаться под подошвами жёлтым песком… Но, удивительное дело, каким-то непостижимым образом каждый раз, упав в бездну, удавалось за что-то зацепиться и даже выбраться наружу…

Наверное, будет банальностью сравнить нашу повседневность с жизнью на краю пропасти или с падением в неё длиною в жизнь… Однако, многие задумывались над этим… И отшатнулись, коснувшись мыслью края…

А вот Достоевский задавался вопросом – есть ли в аду потолок? Я же пытаюсь понять – есть ли в бездне… дно?…

◊

Прошло ещё немного времени, каких-то неполных 60 лет, и я как-то свыкся с мыслью, что можно оказаться в любую минуту на краю бездны или судорожно зацепиться за что-то, упав в неё…

Сейчас, живя в ХХI веке, когда уже всё объяснено или будет объяснено совсем скоро, где всё можно устроить и благоустроить, у меня тоже появилась своя простая, ясная, очевидно-бесспорная, всегда доступная, удобная, настоящая и – к тому же! – настольная бездна: песочные часы.

…Мне трудно оторвать взгляд от щепотки жёлтого песка в верхней колбе часов, которая тает на глазах… Нас приучили к мысли, что время необратимо и что его не вернуть! Но зато ведь мы многие вещи можем повторять! Я смотрю на жёлтый песок уже истекшего времени и переворачиваю нехитрый прибор снова и снова… Это можно произвольно проделать когда и сколько раз захочется… Но самое главное – если захочется !…

…Каждую ночь я проваливаюсь в бездну сна… Но каждое утро чья-то терпеливая рука переворачивает часы моей жизни, и время продолжает течь струйкой золотого песка… Всматриваясь в истекающее время в песочных часах, я догадываюсь, что и у этой бездны есть дно… Но – не будем торопить события…

А пока… Пока – я мысленно всё возвращаюсь в памяти к бабе Жене и пытаюсь представить себе ту бездну, в которой она оказалась, потеряв в гражданскую войну двоих детей, пережившая мужа, уцелевшая в мясорубке революций, войн, выселений, переселений, бегства и очутившаяся на исходе своих дней в маленькой тихой комнатке, на стене которой висят: фотография её семьи, фаянсовая птичка и картинка, которую нарисовал Боренька, однажды не сумевший во сне удержаться за ветки, упав в бездну…

Мосты всегда вызывали у меня жгучий интерес и восхищение: они могли быть простыми дощечками через ручей и огромными сооружениями; быть железными, деревянными или бетонными; прочно стоять на земле или висеть на тросах… Всё это потрясает воображение, особенно в детстве. И в детстве же я повидал самые разные во всех отношениях мосты.

Самый грандиозный мост, который вызывал мой восторг, и от него захватывало дух, был колоссальный виадук через реку Мацесту у её впадения в Чёрное море. Ослепительно белый, искрящийся блёстками слюды, погруженный в густую зелень леса, он величаво перешагивал широкую долину гигантскими арками. Когда мы проезжали на стареньком мотоцикле под мостом, треск мотора многократно усиливался эхом, а громада моста нависала над нами… Всё лето вокруг моста неустанно сновали стрижи, с оглушительным криком прочерчивая на голубом небе и белом мосту незримые траектории. Ночью вдоль него горели фонари с высокими стеклянными плафонами, а сам мост подсвечивался прожекторами снизу. Этот мост можно было созерцать бесконечно.

Мост охраняли. Мне запомнился старый смуглый армянин в потрёпанной форме и огромной фуражке. За спиной у него была винтовка со штыком, которая казалась больше охранника. Он томился то от жары, то от холода и, конечно же, от скуки… Поэтому, видимо, он изредка заговаривал, в нарушение устава, с нами, когда мы с бабушкой и сестрой проходили мимо, спускаясь по длинной лестнице к морю. Он сторожил мост долгие годы, и мы, приезжая в те края, всякий раз здоровались с ним, иногда молча, лишь издали кивая друг другу. И только однажды мы оказались поблизости от него, и он, поздоровавшись, произнёс только одну фразу: «Ну-у-у, такой бабушке внуки должны золотой крест поставить!» – имея в виду, что бабушка действительно заботливо опекала нас с сестрой долгие годы и водила на море. Её любовь к внукам, конечно, была очевидна.

Уже минули десятилетия, как исчез с поста армянин-охранник, не стало и бабушки… А крест золотой так и не поставлен… Жизнь так развернулась, что я даже не знаю, где могила любимого человека, вложившего столько души в своих внуков…