Alisa Arthur - Фея в игле шприца. Роман-путешествие

На согревающих нежно-персиковых стенах много картин. Прямо над кроватью, среди зелёной травы и деревьев, крупными мазками течёт река. Голубая масляная краска движется по холсту, но не выходит из берегов золотистой рамки, а самая зелёная трава, какую мне приходилось видеть в жизни, колышется на ветру. Солнце освещает комнату наравне с электрической лампой.

– Посмотри на картины. – Он знает, что на них стоит обратить внимание в первую очередь. Ничего особенного. Я хочу сказать: это ведь всего лишь картины, так и должно быть, верно? Прошло минут двадцать, как я пришла сюда. Или я уже двадцать минут смотрю на картины?

Не знаю, холодно мне или нет, но я дрожу каждой клеточкой тела, волнами прошибают мурашки, соски ещё сильнее выделяются под майкой. Но, кажется, ничего особенного. Здесь и вправду довольно холодно. Обогреватель дарит какое-то осязаемое, холодное тепло, я могу потрогать это тепло, как любой предмет в комнате, но не получается распространить его по телу.

И всё-таки Ник очень особенный. Я вырвалась из благополучных, основательно поднадоевших стен и заботливых объятий классного парня, который, кстати, когда мы в последний раз разговаривали по телефону, очень просил меня успеть на последний автобус, и вот, я в его городе, смотрю на живые картины и пытаюсь найти себя в зеркале. Мы не ведём светских бесед за бутылкой дешёвого пива, и этого мне достаточно, чтобы снова почувствовать себя свободной, живой, как эти кислотно-яркие плавающие пейзажи на стенах. Он особенный, потому что отказывается, как все остальные, видеть во мне ребёнка, напоминая, что никто не обязан обо мне заботиться. Он безответственный, такой же, как я, и мы впервые по-настоящему только вдвоём.

Я ничего не смыслю в наркотиках. Знаю только, что проглочу, занюхаю и скурю любую дрянь, если мне подсунет её человек, которому я хоть немного доверяю. Я из тех, кто гонится за ощущениями, как за главной и единственно возможной жизненной добычей, и не хочет верить в страшные сказки, которыми нас кормит система. Но не буду брать на себя слишком много: возможно, я дерьмовый нонконформист, много говорю и ни черта не делаю, просто живу себе, упарываюсь тем, что удаётся достать, да так, чтобы система не пронюхала о моих невинных увлечениях. Быть хорошей девочкой – не такая уж проблема, если у тебя есть ямочка на щеке, тонкий детский голосок и возможность периодически заниматься сексом. В моей погоне за ощущениями он занимал главное место до знакомства с наркотиками. А потом… с некоторыми из моих парней было бы интереснее даже просто напиться.

Все убивают себя, как им нравится. Вот я стою под душем, и за пять минут поговорила с десятком людей в моей голове, а я всего-то навсего хлопнула офигенно крепкого чая. Рецепт чифиря доступен даже ребёнку дошкольного возраста, а действует эта гадость почти как фен.

Ник быстро увлекается. Я говорю ему: «Зачем ты рассказываешь мне, как круто нюхать? Принеси мне это дерьмо и тогда я буду знать». Он всё так же лихорадочно блестит глазами, но, если честно, они красные, и выглядит он не очень. Амфетамин у нас обоих случился раньше марки. Иначе он не говорил бы мне о жалком порошке со взглядом, не выражавшим в тот раз ничего, что могло бы мне понравиться:

– Ты должна это попробовать! У тебя столько энергии, кажется, что ты можешь всё. Сука, я не спал двое суток, бухал и нюхал, а потом Саня говорит ехать к тебе, но это так охеренно, а ещё постоянно хочется трахаться. Не можешь думать ни о чём другом. Я бы хотел понюхать с тобой.

Мы нюхали, в один из тех раз, что были не вдвоём, трахаться никому не хотелось, и слава Богу.

Я всегда говорю: «Хватит, я не хочу слушать о наркоте. Я знаю, что она тебе нравится. Ты знаешь, что она понравится мне тоже, так что не говори, а дай мне её».

В эту ночь мы в квартире вдвоём, наедине с тем, что с первого раза заставило Ника разлюбить порошок.

Я обожаю новые эффекты. Амфетамин оказался слишком похожим на убойную дозу кофе, травка перестала удивлять. Алкоголь имеет смысл только если хочешь пообщаться с людьми, которые тебе неинтересны до зелёной плесени или пососаться со своим другом. Я бухаю с четырнадцати, и мне осточертело тратить здоровье на мизерные открытия в этой области.

Кислота не похожа ни на что. Меня трусит или я сама придумала это? Часы, наверное, остановились, хотя нет, мы просто забыли, который был час. Мы забыли, какое число и что есть числа, забыли, что сейчас вечер. Наверное, уже очень поздно.

– Прошло только полчаса.

– Полчаса?!

– Теперь надо привыкнуть. Так будет ещё часов восемь.

Восемь часов… Наверное, это очень много, хотя если сейчас вечер, то почему светит солнце?

– Это картина, детка. – У него такие карие глаза, чёрные кудри и тугая холодная кожа куртки, вожу по ней длинными ногтями, отталкиваю, запускаю пальцы себе в волосы, пробегаю по шее, груди, делаю резкий поворот и снова притягиваюсь.

Кажется, я чертовски хочу его.

В восемнадцать девочка встретила того, кто стал открытием, но остался загадкой.

Бюстгальтеры с таким умопомрачительным поролоновым слоем (на нём, пожалуй, могла выспаться пара человек) я носила только тогда, в возрасте пика женской глупости и напускной порочности. Когда ты хлещешь водку из горла, делаешь вид, что затягиваешься сигаретой, и думаешь, что каждый в радиусе ста метров хочет тебя трахнуть.

Нас познакомил общий друг и мой ярко-красный лифчик. В первый и последний раз мне удалось обмануть Каса: пуш-ап приклеил его взгляд к декольте короткого обтягивающего платья. Он просто смотрел, впитывал свет темнотой глаз, специально, уверенно, нахально, будто проводил эксперимент или, наоборот, ему было плевать на реакцию. Этот взгляд я запомнила навсегда. А он писал, что запомнил навсегда моё: «Привет». Дима Касьянов – все называли его просто Кас, а я бы позволила пялиться на любую часть моего тела ещё дольше и нахальнее, потому что он был настоящим красавчиком. Мы тогда так и не сказали друг другу ничего, кроме: «Привет». Можно было не говорить и этого, за несколько секунд первой встречи мы молча договорились о многих последующих.

Мы издевались друг над другом. Он смотрел в потолок и толкал философские речи, я бесилась и запрещала ему приходить, он приходил – и я злилась ещё больше.

– У нас никогда не будет секса, Кас – шептала, а он впивался в меня пухлыми губами, языком, брутальной щетиной и – в сотый раз – сумасшедшим взглядом. Я говорила это, стонала, бесилась, не верила ни единому слову и изменяла с ним другим парням. Он не настаивал ни на чём, только постоянно вдыхал мой запах и был рядом, когда я просила. Писал стихи, нёс философскую чепуху, увлекался марихуаной и чем-то посерьёзнее, но это ни капли меня не интересовало. А потом на моих глазах красавчик Кас превратился в истощённого наркомана с воспалёнными глазами, холодными пальцами и постоянной головной болью. Я говорю: «наркоман», хоть сомневаюсь, что в ход шли опиаты. Я знала: он на чём-то сидит, ведь это знали все. Вещества? Никто не разбирался в подробностях, мы ещё верили в Деда Мороза и в то, что можно сдохнуть от передоза шмали.