Снорри Снорг - Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра

Забыл рассказать, что наша пятёрка в походе, во избежание недопониманий и противоречий между горными кланами, условилась бранные слова (даже сказанные в порыве благочестивого изумления) заменять волшебной формулой: «Гардемарины, вперёд!» На Маашейском леднике, на Нижнешавлинском перевале и на Ванькином Причиндале – звучали восторженные «Гардемарины!» На скользких моренах, в холодных снегах и топких болотах звенели «Гардемарины!» отчаянные.

Так вот, Чуйские верховья – это тоже сплошные «Гардемарины!». Голову открутишь, пока идёшь. Полысевшие от преклонного возраста отроги вновь покрываются щетиной молодых ёлочек. Чуть ниже по склонам зелёная грива лесов расчёсана свободолюбивыми ветрами. По мелким осыпям в бурную воду, похожую отсюда, с высоты полёта птицы, на кипящее сгущённое молоко, сползают поваленные ураганами стволы. Желтеющие под солнцем луга перемежаются небольшими купами кедрача и волчьей ягоды. Фигурные, словно выточенные искусным резцом мастера шишки, крупные и красные, как кровь, плоды…

– Гарды – Маринами, гордые моренами!

Скороговорка, однако. На одноколейке имени «ГАЗ-66» впервые за всю неделю посбивали ноги. За каких-то два-три часа. Не ходите, люди, по дорогам! Лазайте лучше по кручам – и с ногами у вас всё будет ОК.

Солнце припекает так, что для перекуса приходится укрыться под раскидистым, одиноко стоящим кедром. С травинки на руку переползает божья коровка в нарядном платьице в горошек, по ногам бегают большеголовые чёрные муравьи. На выбритую тонзуру горы за рекой высыпали, выстроились в ряд поглазеть на нас с десяток чудных утёсиков. Их круглые светлые пузики – под цвет шаловливых облаков.

Ещё одно чудо из чудес: над обрывом противоположного берега раскинулись сочные луга, усеянные одиночными круглыми кустиками. Издали они похожи на плантации капусты или какой-то другой садово-огородной культуры, но очевидно ведь, что это дикорастущий кустарник! На сказочном поле, как на махровом зелёном полотенце, выстроились лесистые сопки – такие же круглые головы здешних гор. За полем несколько построек, летовье алтайских скотоводов.

Мостик ненадёжного вида перекинулся на ту сторону, при впадении в Чую резвого ручья. Нам туда незачем, наш поход окончен. На плоскогорье, в которое постепенно перешёл рельеф нашей стороны реки, Илюхе попался одинокий и брошенный старый ботинок. Убитый жизнью и пересечёнкой, истлевающий под солнцем и дождём на виду у победивших его гор. Их моют дожди, засыпает их пыль, и ветер волнует над ними ковыль…

Скоро мы настолько приблизились к цивилизации, что повстречали коров… И заплакали. Ну, почти. Жалко уходить от такого великолепия. Зов джунглей звучит всё слабее, вот уже алтайские дети поехали навстречу на бодрых гнедых коньках… зимовья и летники пошли чередой…

За излучиной реки, откуда открывается вид на посёлок Чибит, что на Чуйском тракте, Клуб Песенной Поэзии встал лагерем на бережку. Обзор красивейший: сероватые скаты гор как бы размазаны кистью художника-творца от земли до белооблачного покрова небес. Посёлок у подножья хребта смотрится таким миниатюрным, таким крошечным. Чувствуется исчезающе мелкий масштаб всех человеческих усилий перед мощью природы.

Главное чудо, которое она мне подарила в тот день, было деревом. Я назвал его Мать-Ель. Седая, косматая громадина на поляне у луки, где тугие волны Чуи плещут в берег на дуговом повороте. Прикрыта со стороны другими ёлками, помоложе; самой точно больше ста лет. Старуха, но не дряхлая, крепкая ещё и основательная, покрытая толстой, будто каменной корой. Я, увидев её, ахнул. Какие только штуки не проделывает с человеком случай, чего только не дарит ему! Кто-то, может, и не заметил бы такое, скользнул взглядом, и пропустил. Ну, дерево, замшелое, в сетке лишайников, старое – и что?

А я сразу почувствовал исходящую от Неё энергию. Всё то знание, накопленное десятилетиями и, возможно, столетиями. Ели живут долго. В Швеции есть долгожители, которым тысячи лет! Это клональные деревья, у них стволы вырастают снова и снова на одном корневище, и каждый может стоять по несколько веков. Выживая в крайне суровых условиях севера, полностью враждебных к любой растительности. Наверно, потому они такие и стойкие.

Я стою перед Матерью елей, пронзённый религиозным чувством благоговения и почтения. Это дерево – само воплощение Природы, инкарнация могущественной хозяйки лесов. Солнце освещает её во всю высоту, свет льётся, нисходит божественным пучком, как будто специально на её крону, и только диву даёшься, как такое почтенное Древо могло оказаться тут и уцелеть – не в чащобе, на относительно открытом пространстве, в непосредственной близости от человеческого жилья…

Фотографировать, конечно же, не стал. Я считаю, что подобные вещи не для обывательских глаз, не для утилитарного использования. Такие встречи – даются. Они бывают только раз, приходят как откровения, как озарение сознания, как дар. Думаю, это была награда за любознательность, упорство и труд. За уважение, которое мы проявили. Переполненный этим уважением, я так хочу передать хоть частичку его другим людям, особенно идущему за нами поколению! Мы все должны искренне любить природу, прислушиваться к ней.

Немного об алтайских детях. Я и Дима отправились в посёлок за молоком и снедью. Два братца-акробатца готовы ворваться голодной саранчой в любой местный магазин. Сам Чибит – ничем не примечательное село, за исключением строящейся школы, создатели которой решили, кажется, воссоздать в центре деревни Версаль. Ну, а по сельским улицам, мимо колонок, отделанных жестью (!), ходят детишки с узкими глазёнками, красными лицами и большущими головами как арбуз. Двое еле видных от земли мальчуганов, заметив нас, приблизились. Я не обратил на них внимания, уж больно мелкие. И вдруг один как заорёт:

– Здарова!!!

Мы аж чуть не подпрыгнули от удивления, что этакий гриб умеет говорить!

Мужчины в Чибите отсутствуют как класс (предположительно, они «на покосе»…), а женщины во дворах все… бухущие, и курят отнюдь не простые сигаретки. Эти женщины битых полчаса посылали нас в разные концы своего не слишком населённого пункта, где почему-то никто не держит коров. Пока, наконец, в одном подворье нам не налили разбавленного водой молочка по сорок рупь за поллитру. И на том мерси.

В магазинчике с животрепещущим названием «Надежда» – в 18—00 он ещё работал, храни его бог торговли! – мы насели на незадачливую продавщицу и развели её на всё, что там было, кроме пива. Пиво стояло посередине торгового храма алтарём из ящиков, но его «ещё не приняли». Осталось лишь закусить губу от досады.

– Гардемари же ж их вперёдами!..