Севак Арамазд - Гора Солнца

© Севак Арамазд, 2019

© Альберт Налбандян, перевод, 2019

© «Время», 2019

После долгих лет скитаний я наконец вернулся в тот дом, где прошло моё детство. Всё это время меня не покидало ощущение, что жизнь моя вот-вот закончится и я не успею его увидеть. Дверь была заперта. Трижды я постучался, но никто не ответил. Заглянул в окно – в нём мелькнуло моё бледное отражение. Собрался постучать снова – и вдруг словно чья-то невидимая рука распахнула передо мной дверь. С трепетом в сердце вошёл я внутрь, полагая, что сейчас из полумрака навстречу мне выбежит моё детство и я с безграничной тоской обниму его и крепко-крепко прижму к груди, однако дом оказался пуст. Не было никого. Со дня моего ухода ничья рука не прикасалась к находящимся в нём предметам. Всё оставалось на своих местах. Не было только его. Подавленный, опустив голову, вышел я во двор и уже хотел уйти навсегда, как вдруг почувствовал за спиной чьё-то присутствие. Оглянулся – под садовой изгородью в неестественно ярких лучах осеннего солнца неподвижно сидел какой-то старик и смотрел прямо перед собой. Холодок пробежал у меня по спине: показалось, что это мой умерший отец сидит и ждёт моего возвращения, однако, подойдя ближе, понял, что это совершенно незнакомый мне человек, которого я никогда прежде не встречал. Я всмотрелся в него, и меня поразила безжизненность его взгляда, устремлённого в одну точку. Старик не откликнулся на моё приветствие, не ответил ни на один вопрос. Точно был слеп и глух. Меня охватила странная слабость, и я почувствовал, что не могу покинуть этот дом. Как заворожённый молча сел рядом со старцем – и началась эта история.

День незаметно клонился к закату.

Тень круто взметнувшейся впереди горы, поначалу казавшаяся случайным фиолетовым пятном на её покрытом скальными морщинами лбу, медленно скользя, перешла реку, начала осторожно карабкаться вверх по противоположному склону Ущелья Фиалок и чуть позже стремительно разрослась, вобрав в себя всё окрест. Воздух обесцветился, оттенки размылись, и небо словно опустилось на одну ступень. Припозднившаяся дикая пчела, поджарая и узкокрылая, трижды молниеносно облетела голову Арега, присела ему на спутанные на затылке волосы, слегка перевела дух, а затем, издав пронзительный звук, взлетела и растворилась в воздухе. Позади него серая мышка нерешительно приблизилась к его голой пятке, молча вытянула мордочку, обнюхала, потом проворно повернулась и убежала, спряталась в своей норке, что темнела в траве чуть в стороне. Большой зелёный сверчок вскочил ему на колено, оттуда – мимо его уха – перепрыгнул на куст шиповника и приземлился на первом попавшемся листке. Арег и тут ничего не почувствовал.

Сидя на торчащем из травы, точно вместе с травой выросшем белом камне, он не мигая смотрел на землю: прямо у его ног, рядом со свежей метёлкой пырея, покачивались от лёгкого ветерка две астры: одна на длинном и слегка изогнутом стебле, а другая, поменьше, на нежной и тоненькой ножке. Большая уже спрятала свой пестик, готовясь ко сну, в то время как маленькая, будучи, по-видимому, совсем ещё юной, стояла открыто и прямо, не догадываясь о том, что наступает вечер. Арег сосредоточился именно на этой маленькой астре и затаил дыхание, стараясь не пропустить тот миг, когда она закроет свои лепестки, однако, увы, ничего не происходило. Ещё до начала зимы отец сказал ему, что на ночь астры смыкают лепестки, а на заре раскрываются снова, и Арег решил непременно увидеть этот момент.

– Цветы же не люди, разве они могут засыпать и просыпаться? – усомнился он тогда.

– Да, дорогой Арег, – улыбнулся в ответ отец, – все они люди: камень, дерево, собака, цветок…

Арег изумился, подумал, что это шутка, но в то же время какое-то неведомое чувство подсказало: отец говорит правду. И вот сейчас он намеревался выяснить наконец, каким образом цветок становится человеком. Может быть, смыкая свои лепестки, он превращается в человека, ложится на траву, закрывает глаза и спит, а когда наступает утро, снова делается цветком? И этот человек-цветок представлялся Арегу точно таким, как он сам: жилистым, крепким и крупным мальчиком с грустными глазами.

– Ну же, закрывайся! – не выдержал он и шёпотом обратился к астре, стараясь изо всех сил не моргнуть: боялся, что цветок закроется именно в этот миг, а он его упустит. От его дыхания астра слегка дрогнула, потом снова стала беспечно покачивать своими раскрытыми лепестками. Но нет, эта маленькая астра слишком нежная, чтобы быть человеком; Арег подумал, что она никогда не сможет стать Арегом, потому что… И неожиданно сердце его сжалось от какого-то необъяснимо сладостного волнения, которое охватывало его каждый раз, когда он встречал в школе Астхик [1] Женское имя, означающее «звёздочка». Ассоциируется с армянским названием астры – «звёздный цветок» ( здесь и далее примеч. переводчика ). . «Вот в Астхик она точно может превратиться!» – подумал Арег и ужасно обрадовался тому, что Астхик не мальчик, а девочка, которую он любит. И он снова мысленно увидел её перед собой: длинные бархатные волосы, длинные ресницы над сияющими глазами, красивый нос, красивые губы, круглое личико и необычно белая кожа. «Завтра увижу Астхик и скажу: “Я люблю тебя”», – произнес вслух Арег, и это показалось ему настолько простым, что он удивился: почему раньше не осмелился на такое? Твёрдо решил, что завтра скажет Астхик эти слова, но лишь после того, как старенькая учительница армянского привычно вытрет свои испачканные мелом маленькие пальцы и в очередной раз похвалит: «Арег, отлично!» Арег победно улыбнулся, вздохнул всей грудью, переполняясь чувством радости и гордости, и вдруг, опомнившись, сообразил, что упустил из виду астру. Быстро глянул под ноги и не поверил глазам: цветок закрылся. Всего мгновение назад он легко и улыбчиво покачивался на ножке, и вот уже молчит, замкнутый и отчуждённый. Какое-то время Арег пристально смотрел на цветок, словно ожидая чего-то, но тщетно: астра была закрыта, и, казалось – навсегда. Он понял, что непростительно упустил момент. Наверное, уже никогда в жизни ему не посчастливится увидеть, как закрывается астра, и в груди поднималось горькое чувство бессилия. Сердце у него сжалось: слова «любовь», «любить» – вовсе не лёгкая и приятная игра, как, например, прятки, а что-то неуловимо ускользающее, как то мгновение, когда смыкаются лепестки. Астхик отвергнет его, скажет нет. Показалось даже, что он услышал это «нет», и так смутился, что краска залила щёки, однако тут же вспомнил, что он сильнее всех мальчишек, и живо представил, как в углу школьного двора на удивление легко укладывал на лопатки своих соперников. Но это воспоминание странным образом не только не развеяло, но ещё больше усугубило разочарование. Он почувствовал себя пропащим человеком.