Татьяна Новоселова - Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

От жалости к маме при каждом удобном случае я ей что-нибудь оставляла поесть, припрятывала в укромные уголки. А когда ложились рядом спать, я всегда просила рассказать мне, что она делала на своей работе. А в ответ слышала, что в войну было «ой, как тяжелее: когда днем жали, а ночью скирдовали; теперь хоть ночью сплю, а что мороз сильный, так мы его не замечаем: так робим, что жарко». Ждать маму с работы надо целый день, а ждать долго – это так мучительно. Жизнь научила меня терпеть столько, сколько надо, а вот ждать было всегда невыносимо. Целый день я никому не нужна, никто на меня не обратит внимание, не приголубит, не погладит, поэтому детство научило меня не ждать, а действовать. Нередко я бежала к маме на работу. Это на краю села. Мне казалось тогда, что это очень далеко. Еще с вечера она шепнула мне, что пойдем на голубинку, так назывался у нас колхозный ток. Там молотили, сортировали зерно. Оттуда и увозили сдавать хлеб государству. Слово «голубинка» прижилось в нашем селе, по-видимому, оттого, что место это находилось рядом с небольшим болотом, где росла голубика, а может, оттого, что это был край села, голубая даль. Кто его знает?

Если холодно, то я всю дорогу бежала бегом, чтоб не замерзнуть. Я уже знала, какую картину увижу перед собой на току: мама оттаскивает полные мешки с зерном или быстро наполняет их большим тяжелым металлическим совком. Машина-сортировка работает беспрерывно. Ее крутят женщины попеременно руками. Тут только успевай, поворачивайся, отгребай, наполняй, оттаскивай, уноси мешки с зерном, спину разогнуть некогда. Женщины работают молча и напряженно, лишь когда начинают сильно уставать, стараются шутить и подбадривать друг друга.

– Ты, Лизуха, хоть не пади, а то засыплет, не найдем.

Мама всегда была маленькой, худой, изможденной. Они стараются смеяться, но я чувствовала, что это был смех сквозь слезы, женщины уже выбивались из сил. Кто-то скажет: «Тяжело хлебушек достается. Все государству сдадим, самим горсточку зерна в карман взять нельзя, посадят без суда». В те тяжелые времена могли посадить и за три колоска. Здесь же на колхозном току я наблюдала, как идет молотьба осенью после уборки урожая. Молотилка у нас была с конным приводом. Лошадь целый день ходит по кругу, от этого хождения на земле образуется яма в форме калача. Лошадь здесь главная сила, от нее зависит работа молотилки.

На лошадь покрикивает бригадир, чтоб ходила побыстрей, да и на женщин заодно, чтоб пошевеливались, подтаскивали побойчее снопы к молотилке. Доставалось всем! Сама молотилка от неравномерного хода лошади вздрагивала при работе, дребезжала и тарахтела. А какая пыль стояла в воздухе!

Нас, ребятишек, к этой машине не подпускали, чтоб не поранились об острые зубцы барабана, которые зажимали колосья. Наконец машину и лошадь остановят, женщины сядут тут же ненадолго отдохнуть, каждая вытащит из своей тряпки скудную еду и меня чем-нибудь угостят. Я испытала на себе, что среди голода и мрачной жизни, когда ждать помощи было не от кого, все же находились люди, которые делились последним. Это были как жемчужины в песке. Я их помню, но не помню ни одного дня, чтоб я была сытая, мне всегда хотелось есть, хотя бы одного хлеба, но досыта. Это были мои маленькие мечты, которые еще долго не сбудутся.

Мое поколение рано поняло, что сытость и голод – это то же, что жизнь и смерть. В поисках пищи приходилось, будучи совсем маленькой, промышлять самой. Маме было некогда обо мне заботиться, она без отдыха на работе. Тогда колхозники не знали выходных, праздников и тем более отпуска. Своих силенок у нее было так мало, что на меня их не хватало, и нередко после работы она с порога говорила: «Слава Богу, притащила себя». Или еще хуже: «Сегодня еле притянула, думала, дорогой паду». Это была сущая правда.

В далеком детстве селяне ежегодно праздновали Рождество. Рождеству Христову предшествует сорокадневный пост, заканчиваемый сочельником. Вечер Рождественского сочельника называли в народе Колядами. Обычай колядования (ворожбы, гаданий, предсказаний) живет многие века. В нашем селе в годы моего детства этот обычай еще не был до конца утрачен. Помню, как девушки бросали пим [9] Пим – валенок. через ворота, а после внимательно рассматривали, какой волос в снегу, в самом носке валенка. Это означало, что такие же волосы будут у жениха. Не нашли – значит, до женихов еще далеко. Мяли большой кусок бумаги, клали его на дно перевернутой сковороды, поджигали, а после смотрели на освещенной стене, что же представляет собой тень от пепла. Тут уж на помощь приходит фантазия. Можно увидеть избушку, дом, дворец, город… На чем только не гадали, желая хоть как-то заглянуть в свою судьбу.

Как-то раз, когда я училась уже в пятом классе, в рождественские праздники мы оказались с мамой дома вдвоем. Я сидела на печи, передо мной на опечке горела маленькая керосиновая лампа без стекла, я старательно решала арифметические примеры. Мама пряла, сидя на сундуке. В это тихое, вечернее время к нам ввалились в избу с гармошкой ряженые: молодая женщина, размалеванная до неузнаваемости, и, не поверите, копна сена в сопровождении гармониста. Как сумели надеть на себя столько сена и кто это были? Я не узнала. Ряженые плясали, искренне смеялись, задиристо и громко пели озорные частушки:

Заглянули ко мне на печку и дали наставление: «Учись! Ученье – свет, неученье – тьма». Попросили хмельного, но у нас его никогда не было. Мама была непьющей женщиной, а если случалось, то просила налить в ложку и говорила: «Пригубила – и хватит. Меня и без вина шатает». Ряженые с каким шумом вошли, так же шумно удалились, зато наговорили всего, наколедили столько, что на возу не увезешь. Вслед им улыбались мы вместе с мамой.

Еще долго после войны люди страдали, голодали, трудились не по своим силам, чаще плакали, чем веселились. Может быть, любовь колядовать лежит в нашем национальном характере, в стремлении народа к такому вот широкому самовыражению, и это помогает в трудную годину выжить, выстоять. Мне кажется, что в народе еще много спрятано всяких возможностей.

Сохранился и обычай очищения в канун праздника Рождества. Перед праздником во всех избах все вымывается: полы, посуда. Помню, как мама всегда белила известью избу. Непременно старались помыться в бане. Просились к соседям, так как своей бани у нас не было.

– Я воды на всех натаскаю, только пустите нас с Таней к Рождеству Христову вымыться.