Михаил Воронков - Синдром Золушки

– Да, Дэйв. Я действительно уезжаю в Москву.

– Какого лешего?!

Алекс рассмотрел все возможные ответы от «меня всегда интересовало, как сложилась бы моя жизнь в России, если бы я не уехал» до «я проработал здесь уже шесть лет, это уже выглядит подозрительным в моем резюме». Сначала он выбрал неправильный ответ:

– Ну, я все же остаюсь в фармацевтике, только мне предложили более перспективную работу.

– Где, в России? – едко поинтересовался начальник.

У американцев считающим даже Западную Европу чем-то вроде Пуэрто-Рико, вызвать доверие к России очень сложно.

Хорошо, что он еще не знает про Петрова или сказочных персонажей из Первого отдела.

– Ты бы лучше сразу сказал, что из-за денег. Ведь признайся, деньги же? – пытал его Дэйв.

Дэйв был практикующим мормоном, и Алекс раз и навсегда испортил о себе впечатление, когда отпрашивался с работы на мальчишник в Лас-Вегас. Дэйв был примерным семьянином с пятью дочерями, не смотрел телевизор и не пил алкоголь как, впрочем, и напитки, содержащие кофеин. Оказалось, что мормонам так же нельзя играть в азартные игры и смотреть вслед красивым женщинам. И поэтому Дэйв бы с большим пониманием отнесся к ознакомительной поездке в ад, чем к мальчишнику в Лас-Вегасе.

Алекс почувствовал, что нужно дать ожидаемый ответ.

– Да, Дэйв, ты прав – деньги. Понимаешь, Россия сейчас просто купается в нефтедолларах, и я не хочу упустить свой шанс.

Алексу показалось, что Дэйв посмотрел на него с пониманием. Ну, разве мог он ему объяснить, как тяжело делать карьеру иностранцу в американской компании? Конечно, будучи привезенным в страну в десятом классе, у Алекса не было совсем уж брутального русского акцента, он не распускал своих «р» и не делал все гласные подряд фронтальными. Но все равно, американцы, поговорив с ним с полчаса, что-то чувствовали и норовили спросить «а откуда вы привезли ваш акцент?». Господи, как иногда хочется быть одновременно и умницей, и принадлежать титульной нации. А это было именно то, что могла ему дать Россия.

Покидать команду было гораздо труднее. Многих Алекс интервьюировал при приеме на работу, когда компания состояла только из восьми человек, а не из полутора сотен, как сейчас. И каждому из них он рассказывал про прекрасное будущее, которое ждет их в компании. Он тогда и сам верил в это. Теперь Алекс искренне надеялся, что его не считают предателем. Впрочем, неамериканцы одобряли его поступок и даже немного ему завидовали: хлопнуть дверью и уйти время от времени мечтал каждый иностранец.

На прощальном ланче в пиццерии с пивом за корпоративный счет было от чего впасть в депрессию. Лучший друг Алекса, выходец из Германии, чьи первые слова при знакомстве были «Ты русский? Моего деда убили на восточном фронте… под Ленинградом», молчал и смотрел в сторону. Вице-президент компании под общий хохот подарил Алексу электрическое одеяло и термос: «Алекс, в России может быть холодно». После второго тоста Алексу показалось, что он присутствует на собственных похоронах.

Войдя в салон российского самолета, Алекс чувствовал, что его уверенность в том, что он поступает правильно, близка к нулю. Пристегиваясь в кресле, Алекс ругал себя за любовь к экстремальным приключениям. Слыша вокруг русскую речь, он внушал себе, что просто едет домой после длинного отпуска. Верилось, правда, с трудом.

– Молодой человек, вы не поможете поставить мой чемодан на полочку? – пухлая дамочка в старомодной шляпке-клош показывала рукой на чемодан внушительных размеров.

– Конечно, – улыбнулся Алекс, отстегиваясь. Чемодан был тяжелый, и потребовалось несколько минут, чтобы его впихнуть.

– А вы потом мне чемодан снимете с полки?

– Легко, десять долларов – и нет проблем! – автоматически пошутил Алекс, плюхась в свое кресло и опять пристегиваясь.

– Конечно-конечно, – быстро согласилась дамочка.

Неловкость за дурацкую шутку спасла Алексa от дальнейшего анализа своего безумного шага и самообгладывания в течение долгого перелёта в Москву. Перед тем как заснуть в неудобном самолетном кресле, он успел подумать: «А смогу ли я стать русским?». В любом случае, отступать ему теперь уже было некуда.

Первые дни в Москве Алекс провел у Егора. Тот жил в служебной квартире на проспекте Мира. Квартира была огромной, обставленной легко узнаваемой икеевской мебелью, и совершенно бестолковой. К тому же она отличалась от обычной хрущевки только высокими потолками и наличием двух дюжин разнообразных – от пластиковых до чугунных – крашенных белой эмалью крючков в ванной. Некоторые из них были приделаны вверх ногами.

Об этом Алекс удивленно сообщил Егору за завтраком. Не оценив сарказма в вопросе о психической стабильности лучших умов коррумпированной России, Егор сказал, что крючки уже были, когда он въехал в эту квартиру.

– Кстати, – добавил он, – сегодня у нас будут гости. Купи каких-нибудь салатиков в супермаркете на Алексеевской.

Алекс сделал вид, что этот вопрос не поставил его в тупик. Во-первых, он был уверен, что все русские салаты были с майонезом, который он ненавидел с детства. Майонез с селедкой и вареными овощами, майонез без селедки с вареными овощами, майонез с картофельным салатом и курицей, который его мама называла «оливье», и еще с полдюжины других поводов, которые русские в Америке придумывали, чтобы поставить майонез на стол. Во-вторых, во время предыдущих коротких визитов к родственникам в Питер ему так и не удалось ни разу самостоятельно сходить в русский магазин. Честно говоря, общение один на один с неулыбчивыми кассиршами и стояние в очереди с зазором между людьми не более ладони его немного пугало. И в-третьих, у него еще даже не было русских денег.

– Салатиков? – переспросил Алекс, – Легко!

Алекс решил сначала разобраться с русскими деньгами. Он встал в очередь в заводскую кассу, куда Петров отправил его утром за авансом. Перед ним мрачные люди пролетарского вида (Алекс был единственным в очереди при галстуке и в пиджаке) почти что в полном молчании забирали у кассира по несколько тысяч рублей, бережно складывали их в свои тощие кошельки и, горько вздыхая, расписывались в ведомости.

Стоявшие впереди вслух переживали, что денег в кассе не хватит, а те, что стояли позади – что касса закроется на перерыв до того, когда они просунут паспорт в маленькое зарешеченное окошко.

Ну как может не хватить денег в заводской кассе? «РосФарм» был прибыльной компанией, с огромным оборотом, настолько огромным, что, согласно Петрову, около миллиона долларов каждый месяц бесследно растворялись внутри стареньких стен компании, без учета взяток и воровства за их пределами.