Ирина Соловьёва - Людмила Георгиевна Алексеева: ВСЯ ЖИЗНЬ – СЛУЖЕНИЕ ДОБРУ

Дети войны. Слева в шапочке Люда Филимонова. 1945 г.

По-детски восторженные воспоминания о родителях, особенно об отце, соседствуют в воспоминаниях Людмилы Георгиевны с картинами тяжелой московской жизни периода Великой Отечественной войны. Раннее детство Люды Филимоновой также прошло под бомбежками, поскольку семья жила у Бородинского моста, стратегически важного объекта, который немцы пытались уничтожить постоянными авианалётами.

В памяти остались голод, и страх от рёва самолётов, и взрывы бомб, особенно когда они вынужденно шли с мамой через мост на другой берег Москвы-реки к Киевскому вокзалу, где можно было обменять одежду на еду. Вспоминая это время, Людмила Георгиевна признавалась, что даже грохот салюта в честь Дня Победы и других торжеств напоминал о былых страхах, и вопреки всему появлялось желание закрыть голову руками и скорее бежать и прятаться в бомбоубежище:

Трамвай №42 движется по Бородинскому мосту к Смоленской улице от Киевского вокзала. 1941 г.

«Когда по радио объявляли воздушную тревогу, мама будила меня, если это было ночью, быстро одевала, и мы спешили к станции метро «Смоленская»» (старая линия). К Киевской не ходили, потому как нужно было идти по Бородинскому мосту, а по нему ходить было страшно из-за бомбежек».

Из воспоминаний Людмилы Георгиевны:

«Хоть я и была совсем маленькая, но военное время какой-то особой, неясной тенью так и осталось в моей памяти. Подробности я узнавала позже из рассказов родителей и родственников. Мне было тогда около трёх лет, и начало войны мы с мамой встретили в папиной деревне в Тульской области, куда мы ездили на летне-осеннее время. Вскоре деревня была оккупирована немцами, а в нашем доме мой дед Гриша и бабушка Прасковея укрывали раненого бойца Красной армии. Сколько мы были в деревне, точно сказать не могу, но однажды все-таки решились возвращаться в Москву. Помню, как везли меня на санях мама с подругой тетей Ксеней уже в зимнее время. Пробирались вечерами и ночами. Они так и хотели ехать до дома, посадив меня в сани и запрягшись в них вместо лошади.

Иногда меня оставляли в санях на пустой дороге с бутылкой самогона в надежде поймать машину, а сами шли в ближайшие дома просить что-нибудь поесть. Люди давали немного хлеба, лука, а то и картошинку. С Божьей помощью вот так своим ходом и добрались. День Победы я встретила в Москве. Но до него еще много и много чего случилось.

Мы, рожденные перед самой войной, были совсем маленькими, и для нас войны, можно сказать, и не было, вот только прожектора вечерами как-то по-особому тревожно освещали небо, где призраками висели угрюмые аэростаты, их было много над Бородинским мостом и Смоленским метромостом. Бывало, что слышалась канонада взрывов, и тогда я пряталась под одеяло, зажмуривалась крепко-крепко, а пальчиками затыкала уши. Окна у нас были заклеены крест-накрест полосками бумаги. Иногда толстые и длинные аэростаты везли на грузовых машинах, а мы бежали посмотреть и кричали радостно: «Ура! Ура! Колбасу везут!»

Аэростаты ПВО у Крымского моста. 1941 г.

Все детство я пугалась звуков пролетающих самолетов. Чуть заслышу, так сразу бегу с улицы в дом, прижмусь к стенке в подъезде, закрою глаза и трясусь от страха, а если рев не утихал, то пряталась под лестницей. Иногда там уже сидели такие же дети, тоже прятались. Никто не смеялся надо мной. Мы все были похожими, одним цветом войны вымазаны. Мама рассказывала, что еще в деревне мы как-то раз попали под бомбежку, было очень страшно, но я ничего не запомнила, кроме неимоверного рева неба и земли…

В Москве, около Бородинского моста стояли зенитки, и там постоянно дежурили солдаты. Запомнились трескучие выстрелы зенитных очередей, глубокими бороздами остались они в моей памяти. Но все-таки больше помню я игры с детьми, добрых взрослых, которые, как могли, нас поддерживали, опекали и оберегали. Наверное, детство испортить нельзя даже войной, несмотря на голод, холод и лишения.

Зенитчики защищают Бородинский мост. 1941 г.

Однажды отец пришел домой пораньше с букетом черемухи. Помню, позвал меня, посадил на колени, обнял и так молча сидел. Потом тихо-тихо произнес: «Победа, доченька…», – и заплакал. Помню, как я его утешала, просила не плакать, ведь победа же. Тут с кухни вошла мама, увидела отца, села рядом, обняла и тоже заплакала. Я впервые увидела их обнявшимися, увидела их рядом, увидела, что у меня есть и мама, и папа, и они оба здесь, вместе со мною. На какое-то мгновение что-то во мне открылось, и я впервые почувствовала холод и ужас войны, но душа ребенка не смогла это вместить, и я побежала за водой и старой папиной вазой для цветов. А родители так и сидели, обнявшись, молча, слегка опустив головы. В комнате пахло черемухой и кожей начищенных ваксой отцовских сапог, пахло еще чем-то, похожим на запах хлеба, горелого хлеба. Этот запах Победы, нашей Победы, я запомнила на всю жизнь… Мой сын любит, когда что-то подгорает у меня на кухне, когда готовлю, ему нравятся поджарки, а я сразу спешу открыть окно, чтобы выветрить этот запах, напоминающий мне гарь войны. Не могу ничего поделать с этим. Все сразу всплывает в памяти. 1996 год».

В мае 1945 г. закончилась война. Написанное красным «Пусть всегда будет мир на земле!» расположилось аккурат над огромной белой надписью со стрелкой «Бомбоубежище» на стене в арке Сушкиного дома, куда позже переехала семья Филимоновых.

Детская площадка. 1945 г. Во втором ряду слева Люда Филимонова.

Первые послевоенные годы запомнились скудным продовольствием и стремлением иметь как можно больший денежный запас: