Виктор Минаков - Ностальгический казус. Рассказы для взрослых

Выручила сама продавщица, наблюдавшая как старичок хлопает себя по карманам и растерянно озирается в надежде увидеть кого-нибудь из соседей. Девушка, как оказалось, была подругой дочери Хромоножкина.

– Не беспокойтесь вы, дядя Коля, – сказала она, – я доплачу сейчас из своих, а вы потом занесете, или Наташа отдаст.

Пока Николай Фомич выбирался из финансовых затруднений, внучка изучала другие витрины благоуханного магазина, вернулась она с девочкой такого же сложения и возраста.

– Можно, мы с Олей погуляем маленько? – спросила она. – Мы быстро…

Не дожидаясь ответа, девочки убежали на улицу.

Продавщица поставила торт в высокий картонный короб, расписанный крупными розами, обвязала его прочной бечевкой и широкой розовой лентой. Из концов ленты она соорудила большой пышный бант. Бант горделивым кивком поприветствовал Хромоножкина и, казалось, шепнул: «Выше голову, старина! Ты со мной уж не тот, что с батоном в авоське!»

И свершилось что-то невероятное!

Нищенка, стерегущая дверь, увидела приближавшийся торт и встрепенулась. Она соскользнула с деревянной скамейки, согнулась в полупоклоне и задрожавшей рукой, как шлагбаумом, перекрыла проход.

– Смилуйтесь, господин, подайте больной одинокой старушке, – загнусавил надтреснутый голос. – Воздастся тебе за твое милосердие, много лет будешь жить ты так же счастливо.

Такого Хромоножкин не ожидал и заметно подрастерялся: в карманах – носовой платок да очки!

– Бог подаст, бог подаст, – залепетал он первое, что пришло ему в голову, и попытался отвести в сторону мешавшую ему руку.

Не получалось: рука была твердой и сильной. Выйти нельзя, противный голос продолжал трубно гундосить, казалось, что бабка нарочно орет на весь магазин, и на них уже смотрят с насмешливым интересом. Положение – хоть провались!

Николай Фомич, сдернув шляпу, вдруг резко согнулся, ужом скользнул под костлявый шлагбаум и ринулся прочь.

Старуха убавила громкость и сменила набор своих пожеланий:

– Чтоб подавиться тебе, окаянному, чтоб торт твой стал глиной, – бормотала она себе под нос и усердно крестилась.

Лишь через несколько метров старик немного опомнился и распрямил спину. Надвинув на лысину пролетарскую шляпу, он покосился на раскрашенный короб: «Какой же ты провокатор, однако!»

А торт продолжал конструировать козни. Николай Фомич еще не успел окончательно прийти в нормальное состояние, как подвергся новому нападению: его частоколом окружили цыгане. Откуда они вдруг появились, он так и не понял. Молодые заклянчили у него «хоть копеечку», а старшая, колыхая серьгами и ребенком, изъявила готовность поведать о прошлом, настоящем и будущем «такому красавцу – мужчине».

– Положи денег сколько не жалко, всю правду тебе расскажу. Давай, если хочешь…

– Давать-то мне нечего, – в раздражении прервал ее Хромоножкин. – Нет у меня ничего, кроме этого торта! Позвольте пройти!..

Цыганки не расступались.

– Не скупись, яхонтовый, – не унималась главенствующая. – Все, что было, что будет узнаешь…

– Если ты такая всезнающая, – Николай Фомич ухмыльнулся нервозно, – то должна же ты знать, что нет сейчас у меня ни копейки! Ну нет у меня ни гроша! – вскричал он сорвавшимся голосом и стал выворачивать карманы, один за другим, даже нагрудный у пиджака. – Вот смотрите: все пусто!

Цыганки отвязались только тогда, когда он потряс и носовым платком перед ними. Они так же внезапно исчезли, но их оскорбительные насмешки еще долго звучали в ушах ошеломленного старичка. «Почему происходит такое?! Почему я вдруг оказался в центре внимания?.. Неужели действительно – торт?!»

Николай Фомич повертел головой. Народу на улице было немало, но с тортом он никого не увидел. Не то, чтобы с таким огромным и красочным, вообще ни с каким! Несли сумки, кошелки, сетки с картошкой, кто-то потел под мешком с тяжелой поклажей, но никого, чтобы с тортом! «Где торты?.. Возможно, их возят в машинах?..» В памяти всплыл один случай. Однажды они принимали известного профсоюзного лидера, и во время застолья высокий гость пошутил, поднимая коньяк: «Рабоче-крестьянский напиток, который они потребляют через… лучших своих представителей!» Тогда действительно было так: для народных масс коньяк был непозволительной роскошью, и они налегали больше на водку. «А что же теперь? Торт тоже только для представителей?! И тоже для лучших? Для тех, кто катается в иномарках?»

От размышлений над этой гипотезой его оторвал громкий крик: «Мужчина! Мужчина!.. Подождите минуточку!» Кричали с другой стороны переулка. Хромоножкин увидел, что к нему торопится незнакомая женщина. Приблизившись, она понизила голос:

– Я извиняюсь, конечно. Не могли бы вы мне одолжить три рубля на маршрутку: я приехала в гости, а обратно уехать мне не на что.

Николай Фомич круто повернулся спиной и бросил сердито через плечо:

– Нет, не могу! Тоже меня извините…

Он стал удаляться от смутившейся женщины ускоренной поступью с устремленным под ноги почти затравленным взглядом. Он был готов перейти на трусцу, чтобы только скорее укрыться в спасительных стенах от столь избирательного внимания к себе. В том, что причиной такого внимания была его ноша, он был теперь абсолютно уверен.

Дома, за накрытым столом Николай Фомич, еще не остывший от сильных эмоций, глубокомысленно рассуждал:

– Ученые по одной только капле воды способны дать характеристику всему водоему, – изрек он, поведав в подробностях о своем путешествии в кондитерский магазин. – У нас тоже есть своя капля, и есть над чем поразмыслить…

Хромоножкин не сомневался, что ему по силам подобные выкладки: он имел недюжинный опыт в оценки жизненных фактов с позиций марксистской науки. До ухода на пенсию он много лет работал мастером на судостроительной верфи и одновременно был секретарем крупной цеховой партийной организации. Он считался хорошим парторгом. Секретарь райкома как-то сказал про него директору верфи: «Хромоножкин у тебя – молодец: и мыслит масштабно, и языком владеет умело. Люди идут к нему с разными мнениями, а уходят с одним – с его мнением, то бишь – с нашим, с партийным… Забрал бы его от тебя, если бы не его возраст…»

– Итак, – Николай Фомич захватил в свои руки тему застольного разговора, – что мы видим сегодня?.. Народ обездолен, ограблен, унижен. Бедная, серая, безликая масса… Его таким сделали за последние годы. Он стал подобен ребенку, попавшему в лапы бандиту-опекуну!.. Наследство его расхищается, проматывается, опекун купается в роскоши, а ребенка забывают порой накормить!.. Не в интересах бандита ни учить его, ни лечить – пусть растет себе больным полудурком: после спросить не сумеет!.. И ребенок живет как придется: попрошайничает, продает последние вещи, если их еще не успел присвоить бандит, и… уродует опекунские иномарки. На большее его не хватает, и бандит надеется, что и не хватит…