Егор Винокуров - Мальчик и САЛОвей. Столкнулись старые враги и новые друзья

Идём мимо пожарной части. Иногда у входа пожарные – накачанные дядьки – красуются в одних трусах перед девушками. Сейчас ни людей, ни суеты.

После пожарной части – переходим улочку и трамвайную колею.

Дальше – место, где мальчик похоронил Друга – прямо под опорой высоковольтного столба, рядом с десятком похожих могилок. Последние две недели мальчик обязательно проходил мимо могилки и грустил. Часто вырывал сорняки, подправлял камни оградки. Иногда приносил цветы, иногда – конфетку. К обеду, возвращаясь из школы, мальчик никогда не находил конфетки – и надеялся, что Друг принимал подношение.

Сегодня памятное место выглядело жутко – помесь грязи, болота, неопрятных комьев травы и глины, будто бушевали пьяные кроты. Но землю изрыли колёса грузовиков тёмно-зелёного цвета с белой надписью «ГорЭнерго». Суетятся люди – бегают, вязнут в грязи, ругаются. На двух вышках электрики машут руками, орут.

– Чего они? Ага, провод натягивают после обрыва.

Рюкзак зашебуршился, раздалось что-то похожее на «ити».

– Пора идти? Ты учишься говорить! А я думал, как мы магию выучим. Кстати, могилку Друга затоптали. Восстановлю потом – и крестик, и веночек…

– Ити! – Голос из сумки громче и похож на наждачку.

– Иду, иду.

Мальчик шёл вдоль берега по тропке среди двухметровых камышей. Их метёлки мельтешили на ветру, светло-бежевые листья звонко шуршали. Воды озера не видно, закрывала стена из стеблей. Тропинка повернула вверх по насыпи. Открылось озеро. Солнце показалось из-за верхушек деревьев. На воду ложились тёмные тени. Тихий ветер гнал небольшую рябь. Волны не давали отражаться голубому небу и белым облакам.

Тропинка дальше – вдоль озера. Нам – поворот к дороге. Школа – напротив. Опасно: перебегаем дорогу в неположенном месте. Помогает светофор вдали – движение остановилось, самое время промчаться к газону посреди трассы. Аккуратно ступаем, чтобы грязь не липла – и бегом через вторую часть дороги, пока машины разгоняются.

Родная школа.

Зелёный сетчатый забор, калитка, десять метров серой бетонной плитки и ступени входа. Над входом – надпись «Добро пожаловать», к которой в конце кто-то криво чёрным баллончиком пририсовал «ся».

Эх, шестичасовая каторга – обратно, опять и снова. Мальчик мечтал – в мечтах легче. Вот он узнаёт секреты магии. Приходит в школу. Нет, лучше прилетает. На коленях весь класс, хором извиняются. Нет, лучше все параллельные классы. Нет! Лучше и старшеклассники, которые проходу не дают! Он, такой мужественный…

– Эй, упырь!

Ох, забыл! Запамятовал, что в школу приходят украдкой!

– Ты чё, а ну стой!

Мальчик смирялся с разбоем и не чувствовал, как извивается рюкзак.

Не может быть! И эти распознали суть? Сквозь рюкзак! Теперь мне ещё и их учить? По сравнению с троицей мальчик – просто чудо и образец ученика магии. Низкие лбы. Глазёнки навыкате. Что-то жуют. Руки в карманах, таз вперёд – со стороны кажется, что им в зады упёрлось по ноге. Да, ухудшилась людская порода.

Главарь – длинный нос, подростковая «щетина» и разбитая губа – выперся вперёд:

– Давай завтрак.

– У меня нету сегодня… Мама…

– Гы-гы, – Заржал второй лоб, пошире в плечах, стрижка под отросший нолик и с руками в карманах, – Маменькин сынок!

Мальчик попятился:

– Да нету у меня…

– А если найду? – Главарь нависал.

Мальчик заметил в ноздре то, что хотел развидеть.

– Открывай торбу, мля.

– Не надо… – Мальчик не знал, что делать. Как и всегда, впрочем. Но сегодня-то, под бутербродами, внутри…

– Чё, зассал? Брехло!

– Не вру! – Спина упёрлась в третьего, пузатого молчуна, который гаденько улыбался и перекрыл путь к отступлению

В тёмных окнах школы замелькали светлые детские лица над белыми воротничками – со стороны смотреть интереснее.

Рывок – и рюкзак в руках крупного. Мальчик кинулся – рюкзак летит к главарю. Игра в собачку древнее любой другой игры.

– Ого, тяжёлый… Куча жрачки, да?

Щелчок застёжки, слабое «Нет» мальчика. Рука по локоть в утробе торбы.

– Фу! ЧТО! ЗА! ГАДОСТЬ!

Неприятно тыкнуть стеклянные глаза дохлой собаки вместо бутерброда.

Рюкзак брякнулся на пол. Главарь отшатнулся и с отвращением махал рукой. Подручные чесали в затылках. Мальчик тихо пояснил:

– Моя собака. Она умерла.

Толстый скривил губы, обнажив гнилой зуб.

– И ты её с собой таскаешь? Псих.

– Извращенец. – Второй тоже попятился.

Пацаны обошли мальчика, как ядовитый капкан под высоким напряжением.

– Идём от психа. Ну его. Долбанутый. Дибил. – Троица ускакала прогуливать за школу, а мальчик – за рюкзак и в класс.

Зрители в окнах попрятались, первый акт окончен.

День прошёл сносно. К доске не вызывали, перед классом не позорили. Рюкзак, правда, иногда шебуршился да порыгивал. Соседи оглядывались в поисках звука, а мальчик вздрагивал. Но, вроде, не раскусили.

Затишье перед бурей закончилось вместе с последним уроком.

– Рукослав! Рукосла-а-а-ав! – Мамин командный голос перекрыл и звонок, и шум идущих домой школьников, и рёв машин автострады, и сумрачные мысли мальчика.

– Гррр… Рукослав? – Рюкзак подрагивал, как будто там кто-то тихо ржал. Мальчик подумал, что пёс как-то быстровато язык учит.

– Вот и хочу сменить. – Мальчика древнее славянское имя не радовало.

Эмоция и смеха, и сочувствия.

Мальчик вздохнул и потрусил вниз. Тело привычно уворачивалось от встречного потока учеников. Чем скорее выйдешь, тем меньше мама будет позорить.

Высокая, широким плечам позавидует иной физрук. Стоит на школьном дворе, как на армейском плацу, на расстоянии пары шагов от калитки. На улице жарко – она выбрала тень дерева слева. Мамина одежда похожа на военную форму. Генеральскую – маме прочили высокие звания, но что-то не сложилось.

Квадратная челюсть пошла вниз, могучие лёгкие набрали воздух для крика, могущего заглушить вертолёт:

– Ру…

– Я здесь, ма.

Какой запал даром пропал! Мама сурово сдвинула густые брови, но не отчитала, а уведомила:

– Едем к психокорректору.

– Куда? – Мальчик понизил голос, надеясь, что мама тоже станет говорить тише.

– На психо-коррекцию! – Рявкнула мама, не учитывая последствия вести. На них оглядывались, и мальчик покорно двинул к выходу – зачем ещё больше огласки?

Дорога мелькнула быстро, мама пресекла попытку оспорить визит, и мальчик уныло думал думу. Раньше он хоть Другу мог пожаловаться. А теперь – сиди и тоскуй. Не плакаться же Учителю – ещё откажет магии учить…

А «Учитель» честно учил речь. Сложно собачье горло заставить говорить людские звуки. Но ещё сложнее разобраться в языке. Сейчас говорили на потомке древней речи. Приходилось сочетать то, что знал, с тем, что слышал. Благо, улавливались и сходные слова, и похожие интонации.