Елена Лаврова - Марина Цветаева: «Дух – мой вожатый»

© Елена Лаврова, 2018

ISBN 978-5-4490-6019-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

11. «Я своё ремесло не променяю ни на какое другое»

12. «Орфей – никогда не может умереть…»

13. «Недрёманное око высшей совести…»

2. «Какая тяжесть – Ветхий Завет! И какое освобождение – Новый! »

6. Вопросы без ответов

4. «В воспитании, в жизнеустройстве, в жизненном темпе – всё врозь»

5. «Белый поход, ты нашёо своего летописца»

6. «Новой жизнью заболели, коростой этой…»

6. «Ранний брак – катастрофа»

Зключение

Писать о Марине Цветаевой и легко, и трудно. Легко, потому что она раскрыла себя с максимальной полнотой в своём творчестве, в дневниковых записях и письмах. Трудно, потому что последний период жизни великого поэта после возвращения из эмиграции максимально скрыт от постороннего взгляда. Причины понятны. Это был период с 1939 по 1941 год, и нужна была максимальная осторожность, которая, впрочем, не помогла.

Трудность ещё и в том, что вокруг имени Цветаевой сложился негласный заговор. Говорить и писать о ней и её семье, можно было только то, что считалось правильным определённой группой людей. Эту правильность определила её дочь А. С. Эфрон. Так, к примеру, сложилась легенда о неувядаемой любви Цветаевой и С. Эфрона, легенда о положительном образе Эфрона, легенда об отношении Цветаевой к революции, и ряд других легенд весьма далёких от действительности. Напомню, что легенда, в отличие от мифа, есть выдумка, то есть ложь. Вот такими легендами наполнено цветаеведение.

Единственный биограф В. Швейцер призналась впоследствии, что была неправа, считая, что Цветаева относилась положительно к революции: «доказать, что М. Цветаева приняла или хотя бы примирилась с советским строем, невозможно. В обход этого существует формула: М. Цветаева революцию не поняла и поэтому не приняла. Горько и грустно признаться, что и сама я так писала и – что ещё горше – думала. Но, вчитываясь в М. Цветаеву, стараясь проникнуть в логику её мыслей, чувств, поступков – в самую логику её жизни, убеждаешься: М. Цветаева сущность революции поняла и потому принять революцию не смогла». К сожалению, это единичный случай пересмотра ошибочных представлений о Цветаевой. Другие биографы осторожно обходили молчанием этот вопрос. Все биографы давали в своих книгах только внешнюю канву жизни поэта, приправленную неглубоким анализом некоторых стихотворений.

Творчество Марины Цветаевой это огромный и просторный мир с высокоразвитой цивилизацией. Сама Цветаева – демиург этого мира. И Цветаева и созданный ею мир требуют всестороннего и глубокого изучения.

Всё это побудило меня написать другую – глубинную – биографию Цветаевой, где акценты поставлены не на внешней фактографии, а на внутренней сущности личности великого русского поэта.

Насколько мне это удалось – судить читателю.

Поскольку Марина Цветаева есть демиург собственного высокоразвитого мира, нам, прежде всего, хотелось бы знать, каковы её представления об искусстве и литературе, потому, что именно они помогали ей создавать собственную цивилизацию, именуемую художественный мир Цветаевой.

Аристотель называет задачей искусства подражание, т.е. способ познания природы. Они первым начал искать в искусстве пользу. Боэций замечает, что искусство не имело бы цены, если бы всё совершалось по необходимости. Это замечание Боэция долгое время оставалось без внимания. Идея подражания в искусстве держалась довольно-таки долго, несмотря даже на то, что И. Кант объявил, что гения следует полностью противополагать духу подражания. Г. В. Ф. Гегель назвал принцип подражания природе – ходячим представлением и раскритиковал его, указывая, что подражание природе в искусстве есть дело излишнее, так как природа и так уже существует. Кроме того, искусство, подражающее природе, всё равно отстаёт от неё, «…уподобляется червяку, который хочет поспеть за слоном». По Г. В. Ф. Гегелю принцип подражания природе носит формальный характер и поэтому, когда искусство превращает его в цель, в нём совершенно исчезает само объективно прекрасное. К ходячим представлениям в искусстве Г. В. Ф. Гегель относит также волнение души, будто бы целью искусства является пробуждение в людях всевозможных страстей, склонностей и чувств, будто бы искусство должно доставить человеку и созерцанию наслаждение. Сущность этого представления сводится либо к пользе, либо к эстетству. Искусство при таком подходе к нему является как бы пустой формой для любого содержания и материала. Среди ходячих представлений об искусстве Г. В. Ф. Гегель называет также: смягчение нравов, очищение страстей, назидание. Все эти представления сводятся к поиску пользы в искусстве. К сожалению, ходячие представления об искусстве оказались весьма живучи. В XX веке борьбу с ними пришлось вести М. Цветаевой. Высшей субстанциальной целью искусства Г. В. Ф. Гегель считает раскрытие истины в чувственной форме. Конечную цель, заключает Гегель, искусство имеет в самом себе, в этом изображении и раскрытии. И. Тэн так же скептически, как и Г. В. Ф. Гегель, относится к идее подражания искусства – природе.