Лев Исаков - Тяжкий путь из «руси» в Россию. Россия или феодализм

И на фоне этого успеха представить киевлянам в качестве нового князя «суща младенца» в 912 году… Русским летописцам, Нестору ли, писавшему при Ярославе через 100-летие после этих событий, или Сильвестру, переписывавшему через 100 лет труд предшественника под новгородские пристрастия князя Мстислава Великого, было уже нетрудно притянуть за уши к Рюрикову роду и Аскольдов поход 860 года.

Сам по себе возникает вопрос: кого тогда свергал Олег в 912 году, ведь Аскольд при такой передатировке был ему уже недостижим, и давно покоился в Аскольдовой могиле, вполне естественной для христианина, если только это не переиначенный потомками тризный курган? Остаётся из летописных персонажей только приписываемый ему соправителем Дир, лицо при крайней бедности источников тем не менее документированное: сообщениями летописцев о перевороте 882 года «Аскольд убит на взвозе, а Дир на Верху»; и армянскими источниками, знающими «царя Диру», без упоминания соправителя. Сама немаскирующаяся необычность односложного имени как-то достоверно не придумана, находит подтверждение в именах исторических Мала Древлянского, Малка Любечанина.

Как тогда начинают складываться разноречивые свидетельства?

Что связывало руки Игорю после реального вступления во власть где-то около 930 года? Тяжелейшая война с дулебами, завершённая Свенельдом после 11-летней осады взятием неприступного Пресечена (вероятно, скалы Каменец-Подольского замка) и только после неё рывок на большее, к рынкам Багдада и Константинополя…

Завершаем этот гадательный фрагмент одним естественно-научным замечанием: исторический Игорь, ловконько прыгавший с корабля на корабль в 941 году, когда горел его флот; имевший 7-летнего СТАРШЕГО СЫНА в 946 году кроме других детей – не мог родиться ранее 900 года.

Очень важным для постижения идеологии и истории русского летописания является то, что во всех необходимых случаях авторы ПВЛ обращаются к иной, и можно понять вполне актуальной на момент написания исторической традиции, по точности деталей вставок наводящей подозрение о наличии письменных памятников, оставшихся в целом за пределами официального великокняжеского корпуса ПВЛ сильвестровской редакции. Там, где великокняжеский родовой произвол Мономаховичей вступал в конфликт с великокняжескими государственными интересами – летописцы определённо становились на точку зрения государственных и всеобщих, выходя за рамки положенных ограничений и даже вступая в полемику с ними, например отстаивая Княжеское Достоинство первых правителей-основателей Киева в прямое нарушение заявленного Рюрикова канона: по умалчиваемой логике утверждающую приоритет киевских князей, как «наследственных», «в роде своём», «от пращуров», «богами данных» над новгородскими, «пришлыми», «на чужом», «от людей честь».

Так, «официальный Рюрикович» Святослав обосновывает свой Балканский поход правом на «наследие Киёвичей», град Киевец в низовьях Дуная, не голословность притязаний на который подтверждает и фрагмент «Тайной Истории Ромеев» Прокопия Кесарийского, относящийся к годам правления имп. Юстина 2, и повествующий о подвигах 10-летнего служения империи безымянного славянского князя, получившего за службу 3 города на Дунае. Б. Рыбаков проектирует его на «исторического Кия» ПВЛ; более скептические авторы полагают в этом византийском эпизоде первоисточник древнерусской легенды о первых киевских князьях; т.е. книжный характер самой легенды, возникавшей как приземление сакрального предания о божественном происхождении Старокиевской династии от Кия-Щёка-Хорива-Лыбеди. Разумеется, от русских летописцев, творивших в эпоху христианского «книжника» Ярослава, и возможно и достохвально знание византийских источников и историографический уровень античного рационального эвгемеризма – но совершенно неестественно ожидать такое от языческого князя и его окружения: здесь следует полагать наличие и обращение к местной традиции.

Само притязание Святослава, подтверждаемое последующей декларацией о Переяславце на Дунае «здесь центр моих земель», выглядит как-то странно в составе корпуса ПВЛ: «рюрикович» претендует на родовое наследие «киёвичей», да ещё в «третьи руки», после «хазар» и «варяга-Аскольда» – та же летопись свидетельствует, что в отсутствие юридических оснований Святослав обходился простым «Иду на вы…», нисколько не усомняясь в праве меча. Кажется, он и не знает, что он не «киёвич» … И в летописи и во внешних известиях Святослав действует как южно-русский князь: в полном соответствии с гипотезой О. Трубачёва о дунайской прародине славянских народов, сохранившейся в старокиевской традиции, приискивает себе отчих землиц, что совершенно утрачено в новгородских памятях, возникших из стёртых реалий западно-лехитских перемещений из Норика на Эльбу и далее Балтикой, морской и сухопутной, на Северо-Запад Русской равнины.

Святославовы притязания можно рассматривать двояко:

1.как стороннего приобретателя киевского «стола», заявляющего претензии на всю полноту прав предшественника;

2.как законного родового наследника, требующего возврата своего родового наследуемого;

И характерно, что он утверждает себя во втором, закладывая контуры значительно более долговечного конструкта, не вопроса о компенсации – общеродовое в принципе не может быть предметом торга, и ещё в 17 веке Оттоманская Порта признавала справедливыми претензии московского боярского рода Ховриных на Княжество Феодоро в Крыму, перехваченное у них в 15 веке молдавскими господарями, и по исторической перипетии оказавшемся у турок…

И тем более существенно другое: походы 941—943 годов никак не предполагали захвата каких-либо территорий ни в Византии, ни на Балканах, во всяком случае никаких свидетельств ни в летописях, ни в действиях, ни в традиции – военная кампания 970—972 годов была выразительно экспансионистской, декларируемая как принципиальное переустройство Киевской государственности из Днепровской в Дунайскую; из региональной во вселенскую, в Центр Земли, куда стекается всё лучшее; подо что закладываются долговременные идеологические обоснования, заявляются родовые претензии, пращурово право.

Но одной констатации экспансионистской составляющей балканских походов Святослава совершенно недостаточно для их характеристики – и по заявленному и по практическим мероприятиям это явилось новым небывалым государственным строительством, вплоть до переноса столиц, совершенное изменение государственной территории, преобразование этнополитического содержания; настолько полное, что в канун 1 Балканского похода он передаёт управление Днепровской Русью Ольге, а вторично возвращаясь на театр военных действий фактически устраняется от власти, разделяя Старокиевскую государственность на 3 наместничества между сыновьями, что косвенно ставит вопрос о его личной судьбе в случае неудачи – что и случилось…