Александр Гордеев - Жизнь волшебника

«крупным». А вот у её большого мужа голос так себе, средненький. Но что уж тут поделаешь – всё

лучшее в одного мужика не втолкнёшь.

Теперь Галина Ивановна даже приветствует возможную дружбу Романа и своей дочери. И Света

волей-неволей оказывается в таком положении, когда даже утайка от матери какой-нибудь мелочи

– уже предательство. Только вот рассказывать-то ей не о чём. Каждый день всё, как обычно. После

кино он сидит в кресле фойе, слушает, как играют музыканты, смотрит, как танцуют другие. Потом

встаёт и уходит домой. Как другие девчонки смотрят на него? Заглядываются, конечно. А Наташка

Хлебалова, так та и вовсе всё время вьётся около него. Галина Ивановна возмущена: Наташка!?

Так она же ещё совсем соплячка! Только девять классов закончила! Она-то куда лезет! Правда,

юбчонку носит такую, что ветер всюду обдувает. «Не смотрит он и на неё», – махнув рукой, говорит

Света.

Чаи Маруси и Галины Ивановны за клубной сценой начинают заметно горчить, потому что на

сцене их действия полный штиль. И всё же больше всех этот странный, неправильный покой

тревожит Огарыша. Мирное, парное молоко после клуба – это хорошо, но Михаил слышит, как сын

подолгу потом ворочается без сна. Что его мучит, когда в клубе столько соблазнительных девок!?

26

Ну, не Светка, так ведь там и без неё их целый табун. Или с ним всё-таки что-то не так? Но чем

таким опасны пограничные войска? Будь он ракетчиком, тогда другое дело… Хотя кто знает, что

творится сейчас на границах… Мало ли какие происки с вражеской стороны… А может быть, у

сына от рождения что не так? Только как это поймёшь? И чем больше всяких подозрений возникает

в голове Огарыша, тем больше он панически утверждается, что с сыном что-то по-настоящему

неладно. «Ну что ж, всё верно, – в некоторые минуты уже обречённо думает он, – видно, у меня на

роду написано никакого продолжения не иметь. С сыном-то ещё повезло, а дальше, видно, шиш.

Судьбина, знать, такая». Однажды, думая об этом перед сном, Михаил не удерживает случайный

всхлип от обиды за себя и от жалости к сыну.

– Ты чо, выпил сёдни где-то, или чо? – спрашивает Маруся, даже воспрянув ото сна.

Огарыш молчит и этим потрясает Марусю: не матюгнуться после такой реплики в ответ!

Окончательно, почти испуганнно проснувшись, она лежит, глядя в потолок. Видно, на его душе что-

то очень серьёзное. И Михаил чувствует этот её молчаливый вопрос. Он поднимается, идёт к

бочке, пьёт воду ковшом. Может, сказать ей о своих подозрениях? Нет, не поймёт. Этим дурам

«сватьям» одна забота – как бы он не избегался, как бы женить его. А дело-то ведь куда хуже.

Дуры, они дуры и есть…

Маруся же потом тоже долго не может заснуть, и вовсе ничего не понимая.

* * *

Стоят знойные, засушливые дни. Горячая земля порохом сыплется в ладонях. Протока, где

купаются Роман с Борей Калгановым, сузилась до того, что даже страшно: как бы и вовсе не

перехватило берегами эту сверкающую нитку. Всё пространство в эти дни иссушено настолько,

что, кажется, не дай Бог, дотронется кто-нибудь до неба, и его поблёклая голубизна осыплется

пылью, открывая путь и вовсе лавине грузного белого огня.

Транжиря дни своих послеармейских отпусков, вчерашние солдаты несколько дней подряд

приходят на одно место с полуостровком мелкого, чистого песка, намытого наводнением. Сверху

песок горяч до того, что не ступить босиком, но если его растолкать ладонями, то внизу

обнаружится сначала приятная влага, а потом и вовсе холодная вода. С одной стороны

полуостровка серебрится протока, а с трёх других – мягкий тальник с длинными листьями,

шелестящими и серебрящимися тыльной стороной почти при полном безветрии. Как мало

требуется для красоты и покоя: всего лишь вода, песок, тальник, небо… «Ох, мир ты мой, мир

чуткий и трепещущий…» – с восторженно замершей душой думает Роман, озираясь вокруг.

На плече Бори – синяя наколка: танк с громадным жерлом поднятого ствола. На заставе тоже

кололи стандартный рисунок с полосатым пограничным столбом и гербом СССР. Кололи все –

Роман отказался. Ещё с детства насмотрелся на страшные, расписанные кисти рук соседа Матвея,

приезжающего из тюрьмы лишь как в гости, и не решился портить своё тело даже такой памятной,

сувенирной картинкой. Да ещё, наверное, подсознательно удержала наивная детская мечта,

которой больше подходит чистота тела, а не какая-нибудь «синюшина», так или иначе похожая на

тюремное клеймо. К тому же, зачем ставить себя в зависимость от каких-либо символов? Два года

службы – это лишь маленький эпизод большой жизни. Вправе ли какая-то случайная наколка

становиться определяющим символом на всю жизнь? Вот Боря, судя по всему, теперь до конца

дней своих – танк.

Отгуляв всё положенное, Боря собирается сесть на трактор или машину. Он вяло сообщает об

этом лишь однажды. Такого куцего плана ему вполне хватает на всю оставшуюся жизнь. Пока же

Боре нужно покончить с отпуском, все дни которого он намерен отбыть на песке у воды. А ещё ему

завистливо хочется прожечься до пустынной черноты Романа. Роману же больше нравится не

валяться, а плавать, нырять, подолгу задерживая дыхание. В воде обычно сидит по полчаса,

вылезая с гусиной кожей на теле. Оказывается, чуть помёрзнуть – это даже приятно. Однажды в

отряде специально долго не выходил из большого холодильника с мясом, наслаждаясь холодом, а

потом с неделю швыркал простуженным носом чуть ли не при сорокоградусной жаре. Тогда он

даже побаивался, что, привыкнув к зною, не сможет переносить свой сухой зимний мороз.

Впрочем, что мороз… Тогда пугала и сама жизнь на гражданке. Самостоятельными-то всё-таки

становятся не во время службы, где всё расписано и где всё решают за тебя, а после неё, когда

вдруг обнаруживается, что на гражданке надо всё решать самому.

Расслабленно ткнувшись грудью в горячий песок, Роман испытывает новую волну

просветлённого осознания: а ведь он и в самом деле уже дома.

– Понятно, почему раньше водой крестили, – бормочет он, лёжа с закрытыми глазами.

– Почему? – спрашивает Боря, не поворачивая сонной головы, упавшей в другую сторону.

– А-а, – отмахивается Роман, ведь если это не понятно, то и не объяснишь.

Был бы тут Серёга Макаров, он бы спрашивать не стал.

Чаще всего, правда, и тут с выражением сонливой усталости, Боря рассказывает о том, как

вечерами он «кадрит» с Тонькой Серебрянниковой, одноклассницей Светы Овчинниковой.

27

– Что ещё за Тонька? – спрашивает Роман. – Я что-то путаю их всех.

– Её не спутаешь. Ну, её ещё Кармен зовут.

А вот Кармен вспоминается сразу. У Тони вьющиеся, кудрявые волосы и чуть цыганистая