Александр Гордеев - Жизнь волшебника

делом?» А как этот нынешний страх понять? «Почему я не способен проявляться в таких

ситуациях? – спрашивает себя Роман. – Чем эти ситуации сложнее?» Не это ли имел в виду

удивительно дальновидный Махонин, пророча Роману, что он будет всю жизнь махаться с жизнью,

да только, судя по всему, впустую? Что же, это предсказание уже сбывается? Ведь первый раунд,

судя по всему уже проигран…

А если задуматься в целом обо всех своих планах, в которые он потом письмами и Серёгу

втянул, то откуда они? От чего взялись? Ну, вот если глубоко внутрь себя влезть? Да, скорее всего,

от нелепой мечты раннего детства – выучиться и работать волшебником. Что же, выходит, это ещё

не напрочь выветрено из головы? Оказывается, в армии эта нелепая мечта независимо от него

переплавилась в такие вот фантастические планы: жизнь ему, понимаешь ли, в селе захотелось

полностью по волшебному перестроить. Ну, так, для начала… Да ведь тут и впрямь надо колдуном

или волшебником быть, чтобы всё перевернуть. Так что надо ещё раз, как когда-то в детстве

сказать себе: «Волшебников не бывает, волшебников не бывает, волшебников не бывает. И потому

живи-ка ты себе самой нормальной жизнью».

Твёрдая обложка партбилета в кармане ничуть не греет душу. Когда-то был запал, и были

планы, ради которых хотелось быть партийным человеком. А на деле это вступление прошло,

будто по инерции этого, уже, оказывается, умершего запала. Теперь о планах и думать не хочется.

Вот если честно, то кого больше всего он запомнил в райкоме и о ком приятней всего теперь

думать? Да молоденькую голенастую секретаршу в приёмной, когда разное начальство жулькало

его руку. Секретарша, конечно, не подходила и не поздравляла, а лишь плеснула зеленью глаз,

давая понять, что он-то ей куда симпатичней, чем эти чинуши, упакованные в пиджаки и увязанные

галстуками. Вот это памятно и приятно. Эх, жаль всё-таки Бабочку Наташку. Не хочется

расставаться с ней. Хотя уход её неудивителен. «Если она прилетела от кого-то, значит, так же

легко должна улететь и от меня». Кем только заполнить её место? То-то и оно – чего боялся, то и

происходит; Наташка – это лишь начало. Что же дальше? А дальше то, что мокрому дождь уже не

страшен. Глядя на степи, плавно стелющиеся за окном автобуса, Роман думает о том, что

обманывать себя он больше не хочет. Женщина-жена ему уже не нужна. Он через это переступил.

И теперь хочет всех. А их так много! Мир женщин – это сплошной эротический океан,

противостоять которому невозможно. А он и не хочет ему противостоять…

Автобус приходит в Пылёвку в тот час, когда с поля гонят коров, и люди встречают их на

окраине села. Коровы, важно переваливаясь, шествуют по центру улицы. Роман, сойдя с автобуса

у магазина, идёт им навстречу, ощущая, как отходят отекшие за дорогу ноги. Навстречу попадает

парторг Таскаев, прутиком подгоняющий свою пёструю корову с обломанным рогом.

– Ну как? – даже с некоторой тревогой спрашивает он.

– Утвердили, – словно отмахнувшись, вяло сообщает Роман.

Таскаев, не выпуская прутика, хватает его ладонь обеими руками, так что кончик прутика,

размочаленный о коровьи спины, мелькает перед глазами обоих.

– Поздравляю! От всей души поздравляю с таким важным событием в твоей жизни, – говорит он

среди коров: мычащих, поднимающих пыль с дороги, роняющих смачно брызгающие лепёшки. –

Постарайся на всю жизнь запомнить этот момент! Теперь ты полноценный член нашей Партии!

Слова парторга полны искреннего участия и неподдельной доброжелательности. Удивительно,

что этот взрослый мужик живёт в своём каком-то придуманном мире, в каком-то ложном

измерении, которое он ловко подстраивает к тому, что происходит вокруг него на самом деле. А с

чем он поздравляет? С тем, что впервые пришлось сломаться и по-настоящему сдрейфить? С тем,

что с этого момента он уже не Справедливый? Не послать ли подальше этого парторга?

39

Отец дома реагирует на его партийное утверждение иначе.

– Ну и что? – спрашивает он за ужином вроде как случайно.

– Приняли.

– Ну-ну, – неопределённо бормочет Огарыш, – что ж, коммунисты – люди чисты…

Роман ждёт какого-нибудь толкования этой реплики, но отец молча поднимается, подходит к

тазу под умывальником, просмаркивается и, ополоснув руки, снова садится за стол. Мать же и

вовсе не говорит ничего. Роман невольно усмехается: если вспомнить, на каких матюгах пронесла

она его недавно по поводу Наташки, так какая ей разница – партийный он или нет?

…Конечно же, наибольшая глубина того эротического океана, что не даёт теперь покоя,

находится в городе, куда Романа тянет уже, как хищную рыбу. Не будешь же здесь, в Пылёвке,

знакомиться то с одной девчонкой, то с другой. Тут всё, как на ладони. Зачем позорить и себя, и

родителей? А город большой, там друг друга все не знают. И потому город развратней уже от своей

величины. Вот оно, настоящее место для проявления энергии! Влечение к женщинам ощущается

теперь как неугомонная энергия внутри себя. О том, что молодёжь уезжает из села, пишут во всех

газетах, объясняя это явление разными социальными и экономическими причинами: отсутствием в

сёлах спортплощадок, хороших кинотеатров, занятий по душе… Но кто знает, отчего она, эта

молодёжь, уезжает на самом деле? Сослаться можно на что угодно. Спроси сейчас об этом

Романа, и он тоже ответит первое, что на ум придёт, например, то, что здесь ему не нравится

клуб…

Однажды вечером они стоят у этого клуба с Тоней Серебрянниковой, поджидающей Борю.

– Интересно, а вот чего ты хочешь в этой жизни? – спрашивает её Роман.

– Только одного – замуж за Борю! – восклицает Кармен. – Я люблю его так сильно, что сильнее

уже нельзя. Я нарожаю ему столько детей, сколько он захочет. Я хочу быть просто хорошей женой

и хозяйкой.

И надо слышать её голос, видеть её глаза и милые цыганские ямочки, когда Тоня, струясь

пылким чувством, провозглашает свою простую задачу. Будь она сейчас спокойна, то, наверное,

для целой жизни этого дела было бы маловато, но замешанная на таких чувствах, жизнь её

кажется уже плещущейся через край. И если бы Тоня сказала свои горячие слова, думая не о

Боре, а о нём, то тогда можно было бы и от города отказаться. Да ещё можно было бы отказаться.

И никаких значительных планов больше не иметь. Однако и теперь это предназначено для другого.

И снова вечером трудно заснуть. Это что, уже какая-то система, что он на полшага отстаёт от

других? Да ему надо было на Тоню внимание обратить, а не с холодной Пугливой Птицей время

терять…