Александр Гордеев - Жизнь волшебника

женщин, кроме одной единственной, которую он должен был встретить. Теперь же с

любознательным азартом ведёт всё возрастающий, так сказать, любовный счёт… Эх, наивность…

Как она сладка и приятна, но, наверное, никого и никогда не пожалел ещё о том, как легко, будто

растаявшая карамелька стекает она потом с души. В этот головокружительный период Большого

Гона (Роман специально формулирует его так, как одну из частей личной, начинающейся

биографии) он похож на постоянно включенный локатор. Даже в автобусе он не становился к

женщинам спиной, чтобы не пропустить и проблеска перспективы. Он никогда не останавливает на

улице мужчин, чтобы узнать который час. Зачем? Об этом можно спросить женщину, притом ту,

которая посимпатичней. А вдруг её голос сообщит не только время? Знакомится он и на улице, и

на работе, и в читальном зале, куда всё так же заходит иногда, хотя в библиотеке девушки больше

отвлекают. И это даже забавно – так что же для него главнее: наука обольщать, волей-неволей

совершенствуемая и при отдельном, независимом изучении психологии, или само обольщение?

В середине осени, даже чуть «зажиревший» на успехах, он ещё более упрощает метод, дав в

газету объявление: «одинокий молодой мужчина снимет комнату или квартиру». Получив с десяток

конвертов, он убеждается, что не ошибся: почти в каждом отклик одинокой женщины. Квартиры

трёх женщин – однокомнатные, и выходит, что жилище предлагается в комплекте с хозяйками.

Хитрое объявление дарит сразу целый пучок удачных, гладких знакомств, наслаивающихся, как

сладкие слои торта «Наполеон» (стоит задуматься: почему слоёный торт называется именем

великого завоевателя). Однако наслаивание даётся непросто: в душу не вмещается по две или по

три женщины одновременно. Находясь рядом с одной, с огорчением замечаешь погасание другой.

И потому-то настоящего чувства (потребность в котором всё-таки остаётся) нет ни с одной. Благо,

что всё это хоть как-то компенсируется ощущением некоего мужского веса – приятно осознавать

себя центром жизни одновременно нескольких женщин. Конечно, для этого необходимо умение

легко переключаться с одной на другую, не путая их имён, привычек, собственных уже

рассказанных историй и всего прочего. Особого комфорта в душе от этого наслоения, конечно, нет,

хотя, казалось бы, что плохого в том, что он значим сразу не для одной? Это же здоорово, что он

создаёт вокруг себя сразу несколько эмоциональных кругов!

А в общем-то, с точки зрения самокритичного взгляда, в чём доблесть его довольно лёгких

побед? Мужиков, во-первых, и по статистике меньше, чем женщин, во-вторых, мужики, к тому же,

делят женщин с алкоголем. Так что, редкая женщина на сто процентов обеспечена необходимым

количеством мужского. И он этим пользуется.

Золотая мысль Костика о том, что женщину следует прежде всего волновать, обогащается

таким её зрелым и утонченным развитием, что волновать её не следует прямо и намеренно. К

магниту всё притягивается само. Вот и стань таким, чтобы женщины липли к тебе без всяких твоих

усилий. Кстати, если для привлечения женщины тебе нужно стать магнитом, то для удержания её

надо быть магнитной горой. Лишь настоящий, самодостаточный мужчина имеет женщин как нечто

само собой разумеющееся. Если же, судорожно добиваясь женщин, ты бегаешь за ними, как

щенок, то ты щенок и есть. Впервые задумавшись об этой «магнитности», Роман ревизионно

вытряхивает для критического обозрения мешок своего интеллекта и кисло обнаруживает, что весь

его потенциал – это анекдоты, байки о службе, нелепые мечты по преобразованию Пылёвки,

познания об электромоторах (детально: о статорах, роторах, коллекторах…) и, пожалуй, всё.

Совсем немного, и уж, конечно, совсем не то. А ведь женщин-то магнитит иное: понимание

искусства, литературы, начитанность, в крайнем случае. Да понятно, конечно, что всё это лишь для

формы, для протокола знакомства. Женщина и сама физиологически нуждается в мужчине, ничуть

не страдая от ига его похотливых притязаний, как наивно думалось ещё совсем недавно. Более

того, она и сама находится в плену той же плотской жажды и ненасытности. И понятие

«целомудренность», казалось бы, защищающее её, придумано не ей. Этот колпак накинут на

женщину мужчиной для осаживания ей естественного напора. Так что за стенами почти всякой

женской крепости у соблазнителя всегда таится союзник и в какой-то степени предатель женщины

– это её собственное желание. И потому искусство обольщения, в сущности-то, элементарно:

всякий раз, имея дело с какой угодно женщиной, знай, что она, конечно же, не против того, чтобы

быть с мужчиной вообще и, возможно, с тобой в частности. Только вот эта тяга приглушена

культурными и прочими запретами. Ну, так разузнай её запреты. Обычно они увязаны красивыми

бантиками. Прикинь, за какой кончик бантика удобней дёрнуть, чтобы распустить. Главная

слабость всех её запретов в неосмысленности своих запретов. Соблазняя женщину, сделай малое:

замедлись в точке, где она уже сама чует, куда ты клонишь, заставь ждать, и скоро нетерпеливый

предатель на её крепостной стене махнёт тебе белым флажком. Самые же мощные и оттого

наиболее хрупкие запоры, напротив, лучше всего сбиваются прямо и открыто – ломовым,

кувалдным приёмом.

47

– Ох, ох, какая вы принципиальная, – говорит Роман девушке, которая сходу попытается его

отшить. – Да только что толку от ваших принципов, если все они шиты гнилыми нитками.

– Ну, уж не вам об этом судить! – пренебрежительно отвечает она, кажется, угадывая, кто к ней

пытается подкатить.

– Это легко доказывается. Я могу развратить вас за считанные минуты… Причём самым

примитивным способом.

– Ну! – почти взбешенно восклицает она. – Развратите! Может быть, прямо здесь, на улице?

Она уже понимает, что перед ней один из циников, которых она ненавидит больше всего на

свете и, даже рада случаю дать ему хороший отпор – пусть знает, какой бывает настоящая

девушка!

– Что ж, – спокойно соглашается Роман, – можно и здесь… Только, может быть, присядем куда-

нибудь. Ну, хотя бы на эту скамеечку.

Она, словно споткнувшись, с опаской смотрит на реечную скамейку и вдруг, принимая его

условия, садится, туго стиснув колени. Роман опускается на безопасном для девушки расстоянии,

тщательно вымеренном ещё при общении с Пугливой Птицей, и молча рассматривает её

симпатичное личико. Признаться, он и сам не представляет ещё, как будет выполнять своё

обещание. Ну, да всё определится по ходу. А пока – та же самая пауза. Паузы в этом деле вообще