Александр Гордеев - Жизнь волшебника

полезны – они всегда ведут в нужном направлении.

– Ну, что же вы? – нервно напоминает она. – Ваше время идёт. . Вы уже потеряли целую минуту

или две…

– О, да вам и самой уже не терпится… – усмехнувшись, говорит Роман. – Не беспокойтесь, я

уже развращаю вас…

– Что?! – испуганно восклицает она и замирает, прислушиваясь к себе, чтобы проверить, не

происходит ли в ней и впрямь чего-то неконтролируемого. Так и слышится, как боязливо, с визгом

кричит она внутри себя: «Ой, мамочки-и-и!»

Роман смеётся.

– Да успокойтесь вы. Я, конечно, порядочный злодей, но чтобы так сразу… Давайте

дискутировать. Для начала назовите какое-нибудь своё моральное правило.

Она теряется, не находя, что сказать.

– Ну, вот видите, – всё так же спокойно и насмешливо замечает Роман, – вы так любите свои

моральные правила, что даже не можете сразу вспомнить ни одного из них.

– Причем здесь любите… – обиженно говорит она. – Ну хорошо, вот вам такое правило: человек

должен быть правдив.

– О-о! Да вы серьёзный противник! Что ж, тут я сразу проиграл. Один-ноль в вашу пользу. Вы

правы – человек должен быть правдив. И, проиграв, хочу попросить вас только об одном:

пожалуйста, будьте правдивы во всём нашем дальнейшем диспуте… То же самое обещаю и я.

Никаких фокусов и обмана. Давайте дальше. Ну, вот если взять такое представление (можно

теперь я предложу?): считаете ли вы, что девушка до замужества не должна иметь мужчины?

– Разумеется. Именно так я и считаю, – твёрдо отвечает она.

– О, как много я уже знаю о вас! Вы меня этим мнением, а так же фактом, даже интригуете

слегка. Что ж, и тут я почти согласен с вами. Но только ответьте, пожалуйста, чётко и ясно –

почему именно нельзя? Вы отвечайте, а я буду перебивать вас только двумя вопросами (я ведь

обещал простоту способа): зачем? и почему?

Девушка сбивчиво объясняет, но после нескольких «зачем?» и «почему?» оказывается в тупике.

Её принцип – упругий, ещё скрипящий новизной, но никогда до этого не попадавший в такой излом

– уже в трещинах, как старая штукатурка, скрывающая дранку истинной основы. А белокурый

злодей, сидящий на расстоянии вытянутой руки, задумчив, спокоен и, кажется, не только не

радуется своей победе, а больше грустит о ней, медленно произнося слова завораживающим

мягким басом.

– А вот стыд, стыдливость, – продолжает он, даже и глядя-то куда-то в сторону, чтобы быть

непричастным к этому почти что саморазрушению, – это всегда хорошо?

– Ну, а как же без стыда?! – снова с какой-то надеждой вскидывается девушка.

– Он нужен всегда?

– Ну, а как же? – уже не с той убеждённостью произносит она.

– Конечно, стыд необходим, – как с чем-то, к сожалению, неизбежным, соглашается Роман. – Но

даже и эта истина не абсолютна. Одна моя дальняя родственница умерла от стыда…

– Вы обманываете! Как это можно?! – испуганно удивляется девушка, глядя широко открытыми

глазами. От её недавней воинственности нет и следа.

– Давно это было. Тогда от села до села ещё на телегах ездили. Моя родственница (ей было

около двадцати лет) шла со станции, а это было, поверишь ли, около ста километров. Её догнал на

телеге один мужик, односельчанин и, конечно, подсадил. Хороший, в общем-то, умный мужик. А

вся дорога – сплошная степь. Ну, и что, дело житейское, захотелось ей по-маленькому… А стыдно.

Ехала она и всё терпела, не знала, как сказать, и дотерпела, в конце концов, до того, что у неё

48

лопнул мочевой пузырь. Ты только представь! Кругом степь на сотни километров, куда ни глянь, а

они в одной этой точке, на телеге. Рядом с ней мужик, который в жизни уже всё видел-перевидел. У

него и собственные взрослые дочери были. Да он бы даже не оглянулся, если бы она спрыгнула с

телеги да присела пописать. А ей стыдно! И она от этого умерла! Вот тебе и стыд! Вобьют в голову

молодым дурочкам какие-то принципы, а они потом даже не догадываются хотя бы просто

задуматься о них!

Прервавшись, Роман тяжело вздыхает. Уже не раз рассказывает он эту, слышанную от матери

историю, которая давным-давно произошла с одной из девушек по материной родове, и всякий

раз, рассказывая, всерьёз расстраивается от глупости той молодой родственницы.

– Сейчас-то, конечно, ни одна бы двадцатилетняя от такого не умерла, – продолжает он. –

Однако всякой нелепости у нас в головах и сейчас не меньше. Вот хочешь услышать моё

откровенное признание, как мужчины?

Она слушает его, почти испуганная таким неожиданным и для самого Романа напором, и лишь

согласно кивает головой.

– Всякий раз, видя обнажённую женщину, уже после близости с ней, я чувствую себя чуть-чуть

одураченным. Да-да, именно так. Почему? Да потому что не ощущаю уже к ней прежней сильной

тяги, «дури», как говорит мой деревенский отец. И тогда я думаю: «Ну, стоило ли мне убивать на

это, так сказать, достижение столько сил?» Думаю так, а сам уже в этот момент знаю, что пройдёт

немного времени и любая женская коленка снова затуманит мне мозги той же «дурью», и я, забыв

про всё на свете, снова ломанусь в том же направлении. А всё почему? Да потому что я вырос в

такой закрытой, такой девственной среде, что теперь меня шокирует всякая эротическая деталь.

Но если бы я жил в более откровенном мире, если бы женского и обнажённого я видел больше, то,

наверное, этой «дури», этой напряжённости было бы во мне поменьше. И тогда я свою энергию

тратил бы на какие-то благие дела и достижения, а не на ублажение своего физиологического

демона. Так почему же, спрашивается, мы живём по этому запретительному ханжескому правилу?

Ведь преодоление возможно не только через запрет чего-либо, но и через насыщение им. Вот,

кстати, одна из причин того, что ханжеские общества развитыми не бывают.

Пожалуй, в этот раз он увлекается слишком. Отпущенное ему время уже давно закончилось.

Однако девушке это уже всё равно. Она сидит грустная, задумчивая, почему-то почти несчастная.

Пора с ней прощаться. Первая встреча важна не продолжительностью, а яркостью. Затянутое

свидание утомляет, а краткое, но яркое заставляет думать, размышлять и помнить.

Некоторое время побыв с девушкой на «ты», Роман снова возвращается к «вы», словно на тот

же берег отчуждённости, с которого началось их общение.

– А давайте увидимся завтра на этом же месте, чтобы, собравшись с мыслями, вы дали мне

решительный отпор, – предлагает он.

– Хорошо, – отвечает девушка, но уже сейчас настолько нерешительно, что не понятно, придёт

ли она вообще.

Приходит. Более того, с робостью, но уже многое понимая наперёд, соглашается погостить в