Виктория Травская - Карьера неудачника

А между тем есть свидетель, изобличающий нашу подлость и трусость. Свидетель беспристрастный, неподкупный и – самое главное! – неустранимый. Практически бессмертный.

Наш язык.

Он расскажет о нас всё – как на духу! Надо только прочесть его показания.

На чужом горбу в рай въехать. Чужими руками жар загребать…

Эти и сотни других пословиц возникли ведь не на пустом месте.

Как и обычай называть словом дар не только вещицу, приятное подношение, но и способность к чему-нибудь, талант делать что-то очень хорошо, лучше других. Возможно, это и есть наш дар волхвов, преподнесённый каждому при рождении. И непростительно относиться к нему так, словно это подарок, который нас ни к чему не обязывает. Всё-таки дар и по-дар-ок – это разные слова! Подарок ты можешь использовать, а можешь убрать с глаз долой или даже выбросить. Дар – это всегда обязательство. В отличие от подарка, его невозможно передать другому: он спаян с твоей личностью, имеет непосредственное отношение к твоей судьбе. И он делает тебя счастливым только тогда, когда ты его используешь. Дар определяет твоё место в этом мире, и если ты его игнорируешь, то будь готов к тому, что это место будет занято другими, а тебя задвинут на обочину, как бракованный экземпляр.

Впрочем, Господь в неизречённой милости своей – или, если угодно, снисходительная к нашим слабостям Судьба – не особо надеясь на нашу сообразительность, расставляет на нашем пути и другие вехи, указующие путь. Книги. Людей. События. Как было сказано выше, мы часто проходим мимо, принимая их за часть пейзажа. Поэтому они разбросаны на нашем пути так густо, что мы порой спотыкаемся о них. И тогда, ругаясь, мы всё же вынуждены сделать остановку. Которой иногда бывает достаточно, чтобы изменить направление нашего движения, подтолкнуть в нужную сторону.

Но иногда, даже споткнувшись, даже разбившись в кровь, мы с упорством обречённого возвращаемся на протоптанную дорожку. Потому что, идя по ней, мы точно знаем, куда она приведёт. Или думаем, что знаем – ведь все туда идут, а все не могут ошибаться! Даже если на ней встречаются препятствия, то они – знакомое зло. Не страшное. Мы видели тех, кто прошёл до конца, и с ними ничего плохого не случилось.

Но и ничего хорошего – тоже. Потому что счастье не ходит протоптанными тропинками. Путь к счастью у каждого свой, и это всегда риск.

И, кстати, о счастье. В сердцевине этого слова запрятано другое – часть. Твоя часть божественного замысла. Которую можешь исполнить только ты – и никто другой. И которая в то же время является частью тебя. Только когда ты с частью – со своей частью – будет тебе и блаженство, и радость. С-частье – не что иное, как способность идти предначертанным тебе путём. Не следствие твоих действий, а их причина.

За этот год душа Марго окуклилась в своём горе, как гусеница, которая, перед тем как стать бабочкой, покрывается твёрдой оболочкой. Эта куколка прячется где-нибудь под листом и кажется мёртвой. Но под плотной, как гипсовая повязка, корой происходят важные метаморфозы: червячок, на которого невозможно было смотреть без гадливости, растит крылья и набирается сил. И когда превращение завершится, появится новая сущность, которая разорвёт тесную оболочку и воспарит, радуя глаз своей недолговечной красотой. Подобно легкокрылому эльфу, она станет перелетать с цветка на цветок, торопясь собрать все уготованные ими наслаждения: напиться росы и нектара, собрать пыльцу – затем, чтобы дать жизнь следующему поколению мотыльков и умереть…

Итак, Марго была куколкой: звуки и запахи окружающего мира отскакивали от её оболочки, не достигая своей цели. В эту-то пору она и наткнулась на Лильку. Та как раз пребывала в радостном возбуждении: старший брат приехал в отпуск!

– Ты обязательно должна к нам прийти! – щебетала она. – Котик пробудет здесь всего две недели. Потом мы с ним заберём у Риты детей и повезём их на море.

Он оказался совсем не таким, каким она ожидала его увидеть, полагаясь на Лилькины восторженные рассказы, – может, поэтому и не узнала. Не тот, увидав которого счастливица Ассоль воскликнула: «В точности такой!», потому что именно его она себе вымечтала. Её, Марго, Грэй остался, как она думала, в прошлом и оказался вовсе не Грэем: рассветное солнце, которое бросило обманчивые алые отблески на паруса его шхуны, поднялось в зенит, и паруса вылиняли до будничного грязно-белого цвета, а шхуна отчалила от её берега. Сказочке конец!

Чуть выше среднего роста, темноволосый и светлокожий, как многие его земляки, он представлял собой среднее генетическое обоих своих родителей и показался двадцатитрёхлетней Марго не то чтобы старым, но… не первой молодости человеком (о, эта роковая тяга к слишком молодым!). Они расположились под старым раскидистым тутовым деревом, накрывшим едва не половину участка и даже забросившим несколько отягощённых ягодой ветвей в соседские владения. На деревянный садовый стол, застеленный потёртой клеёнкой, то и дело падали чёрные спелые ягоды, иногда попадая в разномастные салатники и блюда с аппетитной снедью. Лилька ловко вылавливала их из соусов и закусок, отправляя в рот, а остальные подбирали со стола, из-за чего языки и губы у всех скоро стали фиолетово-чёрными. «Старики» скоро оставили молодёжь: тётя Люба ушла в дом гладить бельё, поднялся и дядя Вахтанг:

– Пойду, почищу у кролей, пока не стемнело…

Между блюдами возвышались бутылки с разнообразными наливками домашнего – отцовского – изготовления: из вишни и смородины, кизила и облепихи, и даже из дикой черешни – «экспериментальная», по словам хозяина. Лилька отпила из рюмки абсолютно чёрную и тягучую, как смола, жидкость и скривила рожицу:

– Как лекарство!

– Не нравится – не пей! – отозвался дядя Вахтанг от крольчатника.

– Пусть пьёт, па! – ответил Котик. – Ей полезно, от вредности!

– Ах, ты!.. – вскинулась Лилька с комичной яростью. – Вот я тебе сейчас!..

Котик расхохотался, закрываясь руками и одновременно ловя летящие в него тутовины:

– Вот чокнутая! Рубашку сама будешь отстирывать. Лечиться надо, это я тебе как врач говорю!

Марго поднесла свою рюмку к лицу. Пахло вишнёвыми веточками, за которыми мама посылала её во двор, когда закатывала огурцы на зиму – для маринада. Длинные тонкие плети гнулись, но не ломались, и приходилось долго крутить их в месте сгиба. Поэтому, когда наконец ветка оставалась в руках, её конец походил на кисточку для клея, а пальцы ещё долго пахли древесным соком. Она боязливо пригубила напиток. Он оказался сладким и горьким одновременно, бархатистым и немного пряным, и довольно крепким. У Марго стало горячо во рту и в горле, а потом густая струя проникла к самому сердцу, обхватив его, как котёнка, осторожной и ласковой рукой. Она смотрела на забавную потасовку между Лилькой и её братом недоверчивыми глазами человека, которому только что сообщили, что смертельный диагноз снят, и он будет жить…