Delia Ree - Роковое клеймо

Да, твой ублюдок жив, но ты никогда не узнаешь где он, уж поверь, я приложил к этому все усилия. Даже не пытайся его искать, иначе одно мое слово и он сдохнет, от какой-нибудь внезапной болезни…

– А что если я расскажу своим, что ты сделал с моим ребенком, как тогда быть с твоей карьерой?

Амангельды схватил Дарию за волосы и ткнул лицом в навозную кучу.

– Тогда ты будешь жить хуже собаки! Будешь мечтать сдохнуть, а твой ублюдок испытает на себе весь ад за свою блудливую мамашу! Выбирай, что тебе дороже насолить мне или жизнь твоего заморыша!?

Она скорчилась, прижимая колени к груди. Не кричала и не плакала. Зачем?

Дыхание мужа было сиплым. Оплыл он в последние годы от хорошей жизни. Грубые слова глохли от резких движений, от чего казались смешными странными и совсем не страшными, но голос мужа, который Дария возненавидела за эти годы, въедался в голову, как резкая и внезапная боль.

– Будешь, подыхать медленно и каждый день, но делать все, что я тебе скажу!

Еще один пинок по спине Дарии и Амангельды выдохся, развернулся к выходу и вышел из сарая. Слышно было, как его шаги удалялись, хлопнула входная дверь в дом. Только сейчас Дария услышала, как мычат коровы. Она зажала уши и зажмурила глаза. В грудях появилась распирающая боль, снова налились молоком. Вмиг рубашка и кофта пропитались и стали мокрыми. Она застонала, но заставила себя подняться. Вытерла платком лицо от навоза, потом руки.

На улице уже рассеялся туман, только чувствовалось в воздухе сырость. Вымыв руки, в умывальнике, Дария подоила кроров и занесла ведро домой. Затопленная ею до этого печь, хорошо разгорелась. Дома было тепло. Она скинула грязные вещи, вымыла хорошенько руки и лицо, а потом поставила ведро с водой на печь.

Дария глянула в зеркало. Бордовый след от веревки четко отпечатался на белой коже шеи. Она провела рукой, чувствуя, как больно от любого прикосновения.

Все это не важно. Дария запахнула кофту и двинулась к печке.

Главное слова Амангельды. Ее сын жив! Жив! И она должна жить, теперь обязана!

Дария приготовила на стол, процедила молоко, разлив его по банкам. А потом пошла в кладовку. Она старалась не смотреть на привычную здесь обстановку. Это комната стала для нее ненавистной, камерой пыток в одночасье. Стараясь не допускать воспоминания, Дария придвинула стул ближе и стала наливать воду в таз. Сюда тепло от печи практически не доходило. Дария достала кусок мыла, скинула одежду на пол и принялась ладонью поливать на себя воду. Пар клубился вокруг ее тела и пропадал в прохладных стенах помещения. Сцедив молоко, она вытерлась насухо и затянула груди платком, чтобы молоко быстрее перегорело. Как его было много. Хватило бы выкормить даже двоих. Губы невольно задрожали, но Дария сжала их в тонкую полоску, чтобы подавить слезы, надела чистые вещи и принялась отстирывать грязные. Она будет сильной. Будет, несмотря на все испытания, которые ей предстоит еще пройти…

Марат встал и заходил по комнате. Поднял голову и посмотрел на потолок. Может это всего лишь дешевый спектакль, чтобы надавить ему на жалость? Может, ей нужны деньги, вот и весь концерт?

Он присел обратно, но не сразу стал продолжать читать письмо. Конечно, было любопытно, что же она могла придумать еще. Рабочие зашевелились, лениво приступая к своим обязанностям. Марат взял со сложенного из досок стола для еды пачку сигарет и зажигалку, сунул их в карман и, пряча письмо от посторонних глаз, чтобы не было лишних вопросов, вышел на балкон.

Хотя осень и была в самом разгаре, уже две недели стояла теплая и солнечная погода. Листья только-только начинали желтеть, но не торопились осыпать серый асфальт золотом. Марат пригляделся вдаль, наклонился вперед, опираясь руками о перила балкона.

Даже если все, что там пишет эта женщина правда, что она хочет теперь? Встретиться и объяснить, почему бросила его в младенчестве? Может он всего лишь ошибка молодости, поэтому она пыталась покончить собой? Только ему не особо хотелось ненужных встреч, слез и мольбы о прощении. Он не мог даже представить, о чем говорить с этой женщиной. Детдомовские дети, наверное, на протяжении многих лет пытаются уловить хотя бы ниточку, связанную с родными, выяснить хоть что-то о родственниках и об истории семьи, а здесь, надо же так получается, что, мать нашла его сама. Но это ничего не меняло. Марат выпрямился. Он точно знал, что ему этой встречи не надо. Чтобы она там не писала, это не изменит его твердого мнения о том, что если ты оставила ребенка, не сделала аборт, то живи и расти его, а не выкидывай, как ненужную вещь, по какой-то там важной причине. Марат сплюнул. Ладно, чтобы быть честным, прежде всего, честным перед собой, он прочтет письмо до конца.

Он медленно закурил сигарету, достал уже изрядно потрепанный лист и пробежался глазами по строке, где остановился до этого.

«…ты не узнал бы ничего, если б в то утро, когда я решила покончить собой, меня не вытащил из петли муж, который и признался, что ты жив. Наверное, лучше начать с самого начала, а именно с моего детства…

Жили мы, бедно, нуждаясь даже в самом простом. Детей в семье было шестеро, я четвертая. Отец работал пастухом, мать домохозяйка. Когда мне исполнилось два года, родился младший брат, родственников много, частые гости, дети были сами по себе. Вот и я была в силу возраста любопытной и слишком самостоятельной, пока это не обернулось для меня трагедией. Облилась я тогда кипятком. Аул был далеко от райцентра, где находился медицинский пункт, везти меня было некому и не на чем. Старая травница, сказала матери, если сутки продержусь, буду жить. Наутро жар спал. Только с вернувшимся самочувствием, я больше не могла выглядеть, как раньше. Мое лицо покрылось страшными рубцами. Конечно же, никакие самодельные мази мне не могли помочь. Для девочки, с изувеченным обликом, непросто. В этом я стала убеждаться, становясь старше, когда соседи в открытую пророчили моей семье и мне не легкую судьбу. Дружила я только с одной девочкой, Айгуль. Мы учились в одном классе, делали уроки вместе, даже мечтали по окончанию школы, поступить в училище в городе и стать медсестрами. Она одна, как и ее семья, никогда даже намеком или полу взглядом не напоминали мне о моей внешности. За что я ей благодарна и по сей день. Так вот, почему я начала свой рассказ именно с детства, тот роковой случай, изменивший меня до крайности, изменил и мою судьбу. Предстояла скорая свадьба старшего брата. Родители суетились, приезжало много гостей, всем было некогда и мне говорить о своих планах, было не к месту. Я стала выжидать удобного момента, чтобы просить разрешения родителей учиться в городе.»