Лео Кутилин - Нетленка. Повесть

– Витек! Где ты нашел этих блядей?

– Они не бляди, я с Катькой в Лужниках торгую, а Ленка ее подруга детства, отрочества и юности.

– Забыл добавить «подруга зрелых лет».

В моем голосе «коллега» уловил иронию и от этого сник. Вообще, Витек относится к плеяде тех младших научных сотрудников, которых вымыла из стен московских проектных институтов волна перестройки, подняла на высоты, о которых и мечтать не приходилось, закружила и бросила вниз на дамбы дикого первобытного рынка. Но в душе он оставался наивным и доверчивым романтиком. Мне его стало жалко, и, как бы извиняясь, я добавил:

– Ну ладно, ты меня успокоил. Давай наливай, – и тут же вспомнил утренние размышления на тему свойств вещей и предметов.

Девиц все еще не было. На полу лежала газета «Московский комсомолец» с очередной передовицей Саши Хинштейна.

«Такая мерзкая фамилия не может принадлежать достойному уважения человеку, обладатель данной фамилии должен иметь депрессивно-маниакальный синдром поиска на всех и вся компромата, и от таких людей надо стараться держаться подальше, другое дело, если это псевдоним», – эта крамольная мысль попыталась влезть в мое пробуждающееся сознание. Газету я поднял и стал разгадывать кроссворд. Это занятие быстро надоело, и газету пришлось отложить. Мы еще выпили. Девиц все не было.

– Предположу, – прервал безмолвие Витек, – дамы обсуждают тактические вопросы, а именно кто кому из нас больше подходит по темпераменту или, другими словами, кто кого будет сегодня иметь.

– Я был бы очень признателен, если бы они еще поинтересовались нашим мнением. Может, я сегодня хочу себя чувствовать одиноким и грустным импотентом.

– Думаю, для них это не имеет большого значения, месяц тому назад Екатерина рвала меня, как обезьяна газету, прямо под прилавком на мешках китайского ширпотреба в самый разгар потребительского спроса. Не могу утверждать, что было плохо, но чувствовал после этого себя сильно разбитым.

– Витя, я тебя очень уважаю, ты открыл новую грань своего бытия, не скажу, что восхищаюсь твоим действием, скорее, наоборот, бездействием, но этим ты подтвердил нетленные строки Некрасова:

– …выпьем за них.

За кухонным столом нас опять сидело четверо. Мы добивали третью бутылку «Гжелки» и доедали соленые огурцы. Екатерина была на коленях Витька, а другая девушка, имя которой я не помнил, сидела рядом со мной. Воздух на кухне был сине-серого цвета, и запах представлял собой смесь дамского парфюма, табачного дыма и алкогольных паров. Витя с ограниченным артистизмом, дарованным ему природой, рассказывал анекдот про несчастного пчеловода.

– А что, – сказал я, когда анекдот был закончен, от пьянящего воздуха и пьяного окружения меня уже несло, – не выпить ли нам за героев, чей самоотверженный подвиг потребления горячительных напитков являл собой пример всему остальному миру? Эти люди – локомотив технического прогресса и мировых открытий, люди, которые сеют доброе и вечное. За великих гуманистов, коими они бы никогда не стали, будь они трезвенниками. Давайте углубимся в историю человеческого развития и посмотрим, что было лет 500 назад, не меньше.

Я сделал паузу, чтобы оценить обстановку, стоит ли дальше продолжать исторический экскурс, маханул стакан и жестом предложил сделать остальным то же самое. Мой завернутый монолог был настолько неожиданным, что все с удивлением, похожим на исступление, сверлили меня в шесть глаз. Если бы в тот момент к нам на кухню залетела стая рыжих бегемотов, то это явление прошло бы незамеченным. Организм почувствовал дополнительный прилив сил, и я продолжил.

– Что было 500 лет тому назад, спрошу я вас.

Витек и девицы переглянулись, будто были очевидцами и добросовестно пытаясь вспомнить, что же было 500 лет назад на самом деле.

– Европа пылала огнем междоусобных распрей, которые вели злые, – потому что в Средневековье еще не опохмелялись, – и трезвые полководцы. Бывало, накануне вечером соберутся под полевым шатром, выпьют как следует, облобызают друг друга, поклянутся в любви и верности, подпишут хартию мира, а наутро, проснувшись с больной, опухшей головой, отдают приказ войскам палить из пушек по своим вчерашним собутыльникам. Католики бились с протестантами, революционеры – с контрреволюционерами, роялисты – с республиканцами, консерваторы – с лейбористами, евреи – с арабами. И так это продолжалось из года в год. И лишь на юге Европы, в королевстве Испания, было все спокойно. Почему? Да потому, что после того, как последнего мавра лишили на Пиренейском полуострове постоянного места жительства и окончательно победили исламский фундаментализм, король и королева, а с ними и все остальные подданные королевства, запили горькую. Об этом случайно узнал от испанских купцов генуэзский авантюрист и картежник Колумб. Дом свой он пропил еще в прошлом году, и так как, кроме долгов, в Италии его ничего не держало, он отправился в Мадрид. В то время границ, как нынче, не было, и наш Христофор уже через неделю пил кальвадос на улицах столицы, кадрил местных красавиц, танцевал тарантеллу и смотрел корриду. Каждый новый день дарил Христе незабываемые впечатления, он считал, что если и есть рай на свете, то непременно он находится здесь. Однажды Христофор, будучи совершенно в стельку, гулял по дворцовой площади, глаза были навыкате, и он не заметил, как наткнулся на толстого лысого иезуита, который спьяну сжигал очередного еретика.

– Позвольте спросить, ваше преподобие, за что вы пытаетесь запечь этого несчастного?

– Как мне сообщили, он пятый день капли в рот не берет, – ответил суровый инквизитор.

– Сей грешник не может рассчитывать на снисхождение, но, может, на то есть веские причины. С сильного перепою я тоже дня два на выпивку смотреть не могу.

Этот довод не возымел на инквизитора должного действия, Христя не унимался.

– А пробовали вы ему предложить выпить? – продолжал Колумб. – Может, он бы и выпил, но ему никто не предлагает.

– Не предлагае-е-ет, – эхом вторил защитнику сжигаемый.

Инквизитор задумался, достал огнетушитель и загасил пламя.

– Будешь пить? – этот страшный вопрос прозвучал из уст инквизитора в адрес человека, возомнившего себя трезвенником.

– Буду! – не тратя времени на раздумья, ответил тот.

– Тогда я тебя сейчас отвязываю от столба, и мы втроем идем в ближайшую корчму. Соображаешь?

– Не хочу обидеть вас отказом, ваше преподобие, – радостно молвил спасенный.

С тех пор и вошла в народные массы такая близкая каждому нормальному человеку фраза, как «сообразить на троих». Ну, разве, хочу я вопросить вас, не является высшей пробы проявленный Колумбом гуманизм, и сам же отвечу: поступить так мог только настоящий алкоголик.