Владимир Дулга - Комодский дракон. Поезд призрак. Часть 2

– Пойдём Саша спать ложиться! – предложил Леший, поднимаясь с бревна, заменяющего скамью, – утро, вечера мудренее!

Убрав посуду, притушив костёр, в темноте зимовья, расположились на топчане. Лёжа на спине, положив руки за голову, глядя на квадратик освещённого лунным светом оконца, Леший тихонько продолжил разговор:

– К моему возвращению в полк, Василий, перевязанный свежими бинтами, сидел в маленькой комнате под охраной часового. Я приказал привести его в помещение, выделенное для командира полка. После того, как часовой закрыл за собой дверь, брат уткнулся лицом в мою грудь и заплакал. Я обнял Василия, он судорожно всхлипывал, вздрагивая всем телом, пытаясь что-то сказать. И показался, в этот момент, мне тем маленьким, беззащитным мальчуганом, который не раз, обиженный другими пацанами, прибегал ко мне, прося защиты. Ординарец принёс ужин, я с жалостью смотрел, как он жадно ел кашу, запивая сладким чаем. Василий рассказ, что диплом об окончания ветеринарного института, выпускникам выдали без обязательных экзаменов. В институт пришёл агитатор большевистской партии, многие из друзей записались в Красную армию, и он последовал их примеру. Как попал в командиры? Почти все бывшие студенты-ветеринары, были назначены командирами, так как, владели грамотой и могли читать документы. В настоящих сражениях поучаствовать не удалось. Красная армия, потерпев поражение на реке Чусовая, отступала, сдав Кунгур, без боя оставила Пермь, куда накануне были переброшена часть, где служили бывшие студенты. Все попали в плен. Вчера была осуждена и расстреляна первая группа красных командиров, там были его друзья. Васька спрашивал о своём любимом жеребце Гнедке – лучшем в табуне. Я отвечал, что сам давно не был дома и не знаю, как там дела. Утром следующего дня, мне удалось пристроить Василия в санитарный поезд, идущий в Омск, со справкой, о том, что он направлен после тяжёлой контузии для лечения по месту проживания. Расставаясь, я взял с Василия клятву, что он больше не будет ввязываться в войну, и на него возлагаются все заботы о престарелых родителях, моей семье, и хозяйстве.

Леший замолчал, прислушиваясь:

– Ты спишь?

– Нет, я не сплю! Всё, что ты рассказываешь, очень интересно! Продолжай, я слушаю!

– Последующие события показали, что удача отвернулась от Белой армии. Летом девятнадцатого года, Колчаком был организован Восточный фронт, но отступление Белой армии было предрешено. В ноябре без боя был оставлен Омск, и началось повальное бегство Колчаковской армии по Транссибу на восток. Мой полк, после неудач под Красноярском, двинулся в составе колонны генерала Каппеля на север по Енисею. Поход проходил в жуткую стужу, по совершенно необжитым районам, в отсутствии централизованного снабжения, ведя постоянные боевые действия с преследующими нас партизанскими отрядами. Потеряв в этом Сибирском Ледяном походе две трети личного состава, колонна измученных и обмороженных людей, перейдя по льду замёрзший Байкал, в районе станции Мысовая, в начале марта двадцатого года прибыла в Читу. Наш путь пролегал далеко от моих родных мест, поэтому встретиться с семьёй, в тот раз, так и не удалось. Прибывшие части были подчинены атаману Семёнову. Узнав, что он тесно сотрудничает с японцами, я, с остатками своего полка, вслед за Пепеляевым, ушёл в Харбин. По-разному складывались судьбы эмигрантов, приходилось работать извозчиками, грузчиками, плотниками, рабочими рыболовецкой артели. Когда летом двадцать второго года во Владивостоке произошла смена власти, в результате чего «правителем Приморья» стал генерал Дитерихс, сослуживец Пепеляева по Сибири, многие эмигранты, устав от безнадёжности и нищеты, присоединились к создаваемой Пепеляевым «Милиции Татарского пролива», имеющей целью захват Якутска. При переезде из Харбина во Владивосток, я тяжело заболел, попал в госпиталь и не смог участвовать в этом мероприятии. После освобождения Владивостока от японцев в конце октября двадцать второго года, я под чужими документами, направляясь в родную станицу, был арестован в Иркутске, опознан и приговорён к расстрелу. Позже, после очередной амнистии, смертная казнь была заменена семью годами лагерей. Домой добрался лишь в январе тридцатого года.

Леший поднялся с топчана, слышно было, как он стучал крышкой чайника и, булькая, пил. Наклонившись, глянул в оконце, что-то ответил завозившемуся на крыльце Полкану. Вновь улёгся на заскрипевший топчан и удивлённо сказал, вероятно, желая проверить, не спит ли Александр:

– Ты глянь, Луна как прожектор, хоть читай!

– Это точно, – согласился Сашка, – полнолуние!

– Так вот, – продолжил рассказ Леший, – приехал в станицу, под удивлёнными взглядами оставшихся соседей нашёл свой дом, с замиранием сердца открыл калитку – дверь хаты забита, стёкла выбиты, двор пустой, ни родителей-стариков, ни брата, ни жены, ни детей. Пусто! Кругом разруха и тлен! Позже соседи рассказали, что мой отец, стараясь прокормить семью, по старой привычке, подолгу охотился в тайге. И бывало, неплохо охотился, снабжая мясом не только свою семью, но и помогая оставшимся без кормильцев соседям. В лютые крещенские морозы, заночевал в холодном зимовье, простыл и вскоре умер, мама дождалась отправленного мной Василия, но весной девятнадцатого года тоже скончалась от воспаления лёгких. В опустевшем доме остался Василий и моя семья. Части Красной армии, наступающие, следом за отходящими колчаковцами и мятежными чехословаками, остро нуждаясь в провианте, фураже и конях, подчищали последнее у жителей населённых пунктов вдоль Транссибирской железной дороги. В станице то и дело появлялись тыловые фуражиры, ветеринары, и заготовители продовольствия. Однажды на станцию прибыл паровоз с тремя вагонами. Приехавшие тыловики, бодро обходили заранее помеченных в бумагах дворы казаков, без разговоров забирая всех коней. Не слушая стоны и причитания многодетных казачек, о том, что по весне, им не на чем будет пахать землю. Василий за сараями колол дрова и поздно услышал шум в ограде. Когда он прибежал во двор, его любимого Гнедка, мужик с красной лентой на чёрной папахе, уже выводил за ворота. Завязалась потасовка, пришедших было двое, Василий получил мощный удар в челюсть и покатился по земле. Приехавшие реквизиторы, посчитав инцидент оконченным, продолжили движение. Васька вернулся домой, снял со стены отцовскую шашку, догнал их на улице и зарубил обоих. Это послужило сигналом для соседей-казаков, поднялась стрельба, не ожидавшие такого сопротивления тыловики, в панике вернулись на станцию и укатили туда, откуда приехали. Станичники помоложе скидали свой скарб в телеги, с жёнами и детьми умчались в спасительную тайгу. Ближе к вечеру, на путях остановился тот же самый состав, с которого на землю горохом ссыпались моряки в чёрных бушлатах, обвешанные оружием. В станице вновь вспыхнула стрельба. Василий с моей семьёй, отходил одними из последних, он так и не поймал испуганного стрельбой, убежавшего Гнедка. Держа детей за руки, Василий и Татьяна едва успели перебежать мост, ведущий в шахту, как сзади на дощатый настил выскочили несколько краснофлотцев, ведущих беспорядочную стрельбу по убегавшим. Шахта уже многие месяцы не работала, и тяжёлые створки ворот были закрыты. Василий смог приоткрыть одну из них, и беглецы прошмыгнули вовнутрь. Подбежавшие моряки открыли двери настежь, зашли в шахту, и до сумерек пытались найти там убежавших. Но так никого и не обнаружили. Василия, Татьяну и детей, больше никто не видел. Позже, проведённые жителями поиски в шахте, тоже ничего не дали. Моя жена, дети и брат исчезли! Когда я вернулся из заключения шахта, вновь работала, там трудились староверы, живущие на северном склоне горы, на берегу таёжной речки. Но однажды, за одну ночь они исчезли, оставили всё, – скарб, скотину, жилища, забрав только свои святыни и иконы. Говорили, что где-то в горе у них был храм, где они тайно молились. На шахте работал мой сосед, он рассказал, что в одной из боковых штолен появились приезжие, они живут в скале, и не общаются с местными. Уголь там не добывают, но регулярно вывозят в отвал скальную породу. Посторонним, вход в штольню запрещён. Вероятно, чужаки обнаружили тайную церковь и староверы ушли. Другие говорили, что их убили лихие люди из приезжих, прибывшие областные следователи ничего не обнаружили. Сейчас уголь добывают в старых штреках и вывозят раз в день, рабочие, набранные со стороны. Разношёрстная, криминальная публика. Ночью шахта не работает, вход в ночное время охраняют часовые из числа солдат живущих в секретной штольне. Иногда из глубины горы слышен непонятный шум. Я даже не пытался попасть туда, чтобы разыскать хотя бы следы своих родных. С моим послужным списком подобная неудачная попытка могла закончиться новым сроком, а вернее расстрелом.