Владимир Дулга - Комодский дракон. Поезд призрак. Часть 2

Какие-то приятные воспоминания, как лучик света, на мгновение осветили лицо Лешего, и он продолжил:

– Свою будущую жену, казачку из нашей станицы, я присмотрел, ещё будучи кадетом старших классов, приезжая летом на каникулы. Свадьба состоялась сразу после выпуска из Оренбургского училища. Вскоре молодожёны отправились к новому месту службы. В Забайкалье на свет появились дети, – сын Егор и дочка Мария. Первая Мировая война разделила семью – я отправился на фронт, Татьяна – так зовут жену, с детьми, уехала к моим родителям, в родную станицу. В стране творилась полная неразбериха. Власть в городах по нескольку раз переходит от представителей одних политических движений к другим. В конце семнадцатого года власть в Томске оказалась в руках большевиков. Тайная офицерская организация, опираясь на недовольство населения новой властью, используя выступление корпуса пленных чехословаков, эшелоны который растянулись по Транссибу, в мае следующего года свергла большевиков. Я примкнул к восставшим, вступил в корпус Пепеляева, двигающийся по железной дороге на восток, освобождая города от большевиков. Осенью власть в Сибири перешла к правительству Колчака. К августу восемнадцатого года, освободив Красноярск, Иркутск, Верхнеудинск, корпус Пепеляева на станции Оловянная соединился с Забайкальскими казаками атамана Семёнова. Среди которых было много моих бывших сослуживцев и однополчан. Осенью восемнадцатого года корпус Пепеляева перебросили на Урал.

Солнце уже скрылось за зубчатой линией горизонта, оставив окрашенный багровым светом небосклон.

– Пойдём к зимовью, вечереет, надо подумать о ночлеге. Расположимся, разожжем костёр, приготовим подстреленных чирков и продолжим разговор, – предложил Леший.

Они спустились к зимовью, Александр разжёг костёр, Леший занялся подстреленными по дороге чирками. Вскоре нехитрый ужин был готов. Потягивая из кружки обжигающе горячий чай, заваренный на бруснике, продолжили разговор:

– У меня есть, а может «был», младший брат Василий, – глядя на танцующие языки пламени, подбирая каждое слово начал Леший, – он младше на шестнадцать лет. Родившись в семье казачьего офицера, он, тем не менее, не видел себя военным, его никогда не тянуло к оружию. Он уклонялся от обязательной программы обучения казачьих детей военным наукам. К тому же, Василий был слаб здоровьем и часто болел. Но с малолетства его тянуло к лошадям, он помогал ухаживать за жеребятами, лечить и обучать их. Отец определили Василия в Казанский ветеринарный институт. Где он приобщился к революционным идеям, широко распространённым в то время в студенческой среде. Как я случайно узнал, в революционных событиях брат, учась на выпускном курсе, примкнул к большевикам. Моя служба в Забайкалье, мировая война, февральская и октябрьские революции, гражданская война, раскидала родственников по просторам России. Мы не виделись с братом многие годы.

Яркие искры от костра взмывали вверх и таяли там, в бездонной пустоте неба. Какое-то время сидели молча, собравшись с мыслями, Леший продолжил:

– Иногда вспоминая о нём, я думал, что не узнаю брата, неожиданно встретив, где-нибудь на улице. 25 декабря восемнадцатого года войска Пепеляева заняли оставленную большевиками Пермь. Было взято в плен около двадцати тысяч человек. По приказу Пепеляева, рядовые красноармейцы были отпущены по домам. С командным составом разбиралась специально созданная комиссия. Как-то проезжая верхом мимо старинного здания занятого под штаб, я обратил внимание на небольшую группу пленных, которых, под усиленной охраной, собирались куда-то конвоировать. И поинтересовался у одного из часовых, кто эти люди? Мне ответили, что это красные командиры, приговорённые комиссией к расстрелу. Посмотрев на измождённые лица этих людей, в одном из перевязанных окровавленными бинтами пленнике, я узнал своего брата. Он тоже узнал меня и отвернулся. Я подумал, что обознался, объехав группу с другой стороны, встретился глазами с этим человеком, он вновь отвернулся, и я понял, что это Василий!

Последовала команда, осуждённые, подгоняемые конвоирами с примкнутыми штыками, тронулись по улице. К этому времени я уже был полковником, с Анатолием Николаевичем Пепеляевым нас связывали дружеские отношения, мы оба окончили Омский кадетский корпус. Я поспешил к командующему. Пепеляев находился, в только что занятом кабинете, кругом лежали папки с документами, сновали адъютанты, связисты тянули провода телефонов. Командующий был в прекрасном настроении, поздоровавшись, расспросил о полковых делах, поинтересовался размещением в городе, боевым охранением и количеством потерь. Я ответил, что потерь практически нет, расквартировались на окраине, охранение организовано. Анатолий Николаевич удивился, что красные сдали город почти без боя и никакого организованного сопротивления не оказали. Я, поддержав разговор, сказал, что сейчас видел на дворе группу красных командиров приговорённых к расстрелу. Эти люди производят жалкое впечатление, они деморализованы, испуганы, и не удивительно, что такие «полководцы» не смогли должным образом организовать оборону города. Больше бы таких руководителей и нам воевать было бы не нужно – сами разбегутся! Командующий задумался и ответил, что согласен со мной. Тут же приказав адъютанту вернуть осуждённых к штабу. Я с замиранием сердца ждал возвращение офицера, опасаясь услышать, что приговор уже приведён в исполнение. Тот достаточно долго не возвращался, а вернувшись, доложив, что догнал расстрельную команду почти на месте казни, в заброшенном карьере, в настоящее время красноармейцы построены во дворе. Командующий попросил меня с казаками охраны, сопроводить помилованных за пределы города, дабы наши бойцы не перебили их в шаге от свободы. Печальная процессия двинулась по пустынным улицам города. Пленные не понимали, почему их вернули и куда ведут сейчас. Казаки, сопровождавшие меня, получив приказ конвоировать осуждённых, предполагали, что им придётся участвовать в расстреле этих людей. Поэтому никто не торопился, и казаки и пленные старались протянуть время. За весь путь, Василий единственный раз оглянулся, и мы встретились глазами. Когда окраины города остались позади, колонна остановилась, люди стояли, понуро опустив головы в ожидании смерти. Обратившись к ним, я сказал, что дальнейшее сопротивление большевиков бессмысленно, они не имеют необходимых сил, знаний и поддержки народа. О чём красноречиво говорит бездарно организованная оборона города. Напомнил, что в этот день, сто двадцать восемь лет назад, великий полководец Суворов штурмом взял крепость Измаил. В ознаменование этой даты, командующий, данной ему властью, отпускает их по домам, и надеется, что они больше никогда не возьмут в руки оружие. Пленные стояли, молча, не веря в своё спасение, и не пытались уйти, предполагая, что могут быть порублены казаками. Я, приказав конвою доставить Василия в расположение полка, вернулся в штаб, казаки поехали в сторону города, освобождённые исчезли в надвигающихся сумерках.