Ярослава Казакова - Роза – стервоза. Повесть

Я и впрямь начала ощущать страшную духоту.

– Это потому, что тебе здесь нельзя, – объяснил Юра, и глаза его наполнились слезами.

– Тебе тоже здесь нечего делать! – Горячо возразила я и снова почувствовала себя первоклашкой, несущей у доски чушь. – Пойдём! Хочешь, завяжем с криминалом и всем таким прочим, – я заметила, что говорю словами Вадима, – вернёмся в Москву, я окончу училище, ты в универе восстановишься…

– Нет, – покачал головой Юра.

Слёзы капали на воротник его рубашки, но он не утирал их. Он смотрел на меня во все глаза, словно старался запомнить на всю… Жизнь? Смерть? Вечность? Я не знаю!

– Пойдём, – упрямо тянула я его за руку. – Мы должны быть вместе! Я пропаду без тебя!

– И я без тебя пропаду. Уже пропал… Мне нет пути назад… Уходи! – Рявкнул вдруг Юра не своим голосом. – Уходи! Тебе здесь нечего делать! Ты думаешь, так легко быть мёртвым?!

– Я согласна, – промямлила я, задыхаясь. – Согласна быть мёртвой… Только чтобы здесь… С тобой… Хочешь, я останусь с тобой? Мне не жаль жизни. Мне ничего не жаль. Никого не жаль. Я ничего там не забыла…

– Забыла, – горько возразил Юра. – Ещё как забыла, Илонка, милая. Ты, ведь, не все свои партии станцевала!.. Иди, Илонка… Иди обратно и танцуй… Люби… Дыши…

– Дыши! Только дыши! – Заорал другой мужской голос мне прямо в лицо, и я ощутила мерзкий запах нашатыря.

Глава 8

Я отпрянула и открыла глаза. Они, оказывается, всё это время были закрыты. Вадим тряс меня за плечи, а по комнате носились, как угорелые, Оля, Ира и Света. Шарфик мой валялся скомканной тряпкой на полу медсестринской, а блузка расстёгнута почти до пояса, но мне наплевать. Мне на всё в тот момент было наплевать, потому что меня разлучили с любимым. Ну, кто их просил? Как им в голову такое пришло? И что за несусветицу нёс он сам в нашем с ним зеркальном Нигде? При чём тут идиотские балетные партии, когда мы не можем больше быть вместе? Точнее, могли бы, но он прогнал меня! Он меня предал! За что? Что плохого я ему сделала?

Слёзы градом катились по моим щекам, но сил на рыдания и всхлипывания не было.

– Если так дальше дело пойдёт, ты и впрямь загремишь в неврологию с диагнозом, – мрачно пообещала Света. – Несчастным шарфиком чуть не удушилась… Что тебя дальше ждёт? Кошмар!

Я ещё не встречала человека, которому до такой степени не шло бы его имя. Света – темноглазая брюнетка, мрачноватая и молчаливая. Она красила в ту пору глаза перламутровыми фиолетовыми тенями с чёрной подводкой, и от этого её взгляд делался ещё более устрашающим.

– Хватит её пугать! – Выдохнул Вадим. – Не видишь, в каком она состоянии? У неё парня сегодняшней ночью убили!

– Йоксель-моксель! – Отозвалась Светлана своим глубоким голосом. – Так, может, нам его надо было в справке-то указать? По крайней мере, это была бы правда…

– Он ей никто! – Возразил Вадик. – Ей это в училище не пролезет!

– Вы, должно быть, знаете друг друга с детства? – Подала голос Ирочка. – Ты так ей помогаешь!

Мне показалось, что Ириша из тех девушек, кто без ума от игр в мисс Марпл. Однако тут она попала пальцем в небо. Оказывается, о человеке можно узнать буквально всё за пару часов, проведённых вместе. Главное, прихватить с собой саратовца. Он задаст правильные вопросы. Ещё он обязательно начнёт тебя спасать, и неважно, что вы едва знакомы. Отказ от помощи равносилен страшному оскорблению.

Вадим что-то хотел сказать, но не успел, потому что дверь в медсестринскую распахнулась, и на пороге возник долговязый, костлявый доктор с пронзительно-голубыми глазами. Вадим почему-то вскочил и вытянулся во фрунт.

– Оля, Света, девочки мои, – начал он мягким голосом, – пойдёмте со мной. Нужно срочно помочь ребятам в прозекторской… Кстати, здравствуйте, Вадим. Вроде бы мы сегодня с вами ещё не виделись…

Кажется, последний вывод долговязого медика был открытием для него самого.

– У меня сегодня выходной, Сергей Борисович, – напомнил Вадим.

– Повезло вам! – Вздохнул доктор. – А у нас в морге такое! Не желаете ли взглянуть?

– Я бы с радостью, но мне в институт к двум часам, – ответил Вадим, замявшись.

– Сейчас только четверть первого, – сообщил Сергей Борисович, бросив взгляд на наручные часы, – вы успеете. А кого это вы там прячете? Что за очаровательное голубоглазое создание? – Это он обо мне. – Практикантка?

У меня моментально созрел план. Сейчас я назовусь практиканткой, проникну в морг и…

Ступню мою неожиданно пронзила боль, показавшаяся на тот момент адской. Это Вадим, разгадав мой хитроумный манёвр, придавил своим тяжеленным ботинком мою стопу. Я вскрикнула.

– Ой, прости, Илонка, – невинно произнёс он, глядя мне прямо в лицо своими большими карими глазами, сделавшимися вдруг настолько чёрными и страшными, что я невольно отпрянула.

– Что же вы так неаккуратны с барышнями? – Мягко попрекнул Сергей Борисович. – Пойдёмте, Вадим, буквально на полчаса. Уверяю вас, за эти тридцать минут вы получите бесценный опыт!

И они ушли, непринуждённо беседуя о своём, медицинском, а я осталась в сестринской с Ириной. Вскоре её тоже позвали к больному, и я очутилась один на один со своими несчастьями.

Я думала о том, что долговязый доктор, должно быть, и есть тот самый Харон, о котором упоминал Вадим в нашей утренней беседе. Странно. Я не думала, что патологоанатом может быть таким мягким и интеллигентным. Когда мне говорят о патологоанатомах, я представляю обычно невысокого, полноватого дядечку в клеёнчатом переднике с карими циничными глазами и стрижкой ёжиком. Что-то вроде мясника, одним словом. Харон похож на музыканта симфонического оркестра, но никак не на мясника или сотрудника похоронного бюро. Только медицинская униформа выдаёт в нём доктора.

Я поймала себя на том, что рассуждаю о пустяках, в то время как надо бы подумать о чём-то более насущном. Передо мной на стуле висел сиреневый пакет. Когда мы прибывали на очередную «хату», Юра сдавал ценные вещи и деньги. Доверяя ценности смотрящему, имеешь больше шансов получить их назад в целости и сохранности. Вот, и в этот раз «честный вор» Серёга вернул то, что было сдано ему на хранение. Видимо, он оставил пакет в кафетерии, уходя. Я совершенно упустила этот момент, как и многие другие в то утро.

Раскрыв пакет, я извлекла оттуда коричневую замшевую сумочку. Это была мужская сумочка очень старого образца. Кажется, с такими сумками на запястье расхаживали щёголи восьмидесятых, я на фотографиях видела. Её бока были залоснившимися до черноты, а застёжка подавалась очень туго.

«Ты не хочешь раскрывать мне свои тайны, Юра!» – Подумала я с горечью, но всё же надавила на замочек и он, обиженно щёлкнув, нехотя открылся.

Я перевернула сумочку над столом и потрясла ею. На стол, звякнув, выпала старая, замызганная эмалевая брошка в виде букетика, кажется серебряная, и прозрачный пакет с двумя золотыми обручальными кольцами. Кольца были рифлёными и не очень широкими, прямо как я люблю.