Любовь Новгородцева - Жизнь и её винтики. Рассказы

Мечты утешают, но, к сожалению, не решают проблем. Платья у неё не было и не будет, как и шляпки тоже. Наташа могла бы признаться в этом Светлане Михайловне один на один, но сделать это перед всем классом было неимоверно стыдно и унизительно. Как назло, Дашка с Лизкой постоянно крутились рядом с учительницей. Оставалось два варианта: либо пропускать репетиции и каждый раз придумывать в оправдание уважительные причины, либо ходить на них, но потом пропустить сам праздник. Она промучилась все шесть уроков и половину дороги домой, не зная, какой из вариантов выбрать. Ни тот, ни другой не подходил ей. Она и сама толком не понимала почему, но подсознательно чувствовала, что вряд ли у неё хватит душевных сил на такое длительное враньё.

Решение пришло неожиданно, как будто кто-то невидимый, не вытерпев её мучений, шепнул на ухо: «Нужно на самом деле заболеть! Например, ангиной!»

«Точно!» – обрадовалась Наташа подсказке этого невидимого. Ей тут же вспомнилось, как в первом классе она однажды наелась сосулек, чтобы проверить, действительно ли от них можно заболеть. Эксперимент оказался удачным: на следующий же день у неё подскочила температура под сорок, и её положили в больницу. В больнице Наташе не понравилось, поэтому подобных экспериментов она больше не повторяла. Но сейчас это было необходимо сделать, чтобы спастись от ненавистного дефиле.

Девочка остановилась у первого же сугроба. Солнце уже оплавило его, покрыло ломкой, хрустящей корочкой. Она аккуратно отломила причудливый многоугольник и стала откусывать от него маленькие кусочки. Один за одним она проглатывала и проглатывала их, не обращая внимания на разболевшиеся от холодного зубы. Для пущего эффекта развязала шарф и расстегнула молнию на куртке до груди, чтобы ветер получше продул шею. До дома она успела съесть около десятка таких ледяных корочек. Последнюю доедала, уже стоя на крыльце.

Вдруг дверь распахнулась, и из сеней вышла мама в старой замусоленной куртке, в которой обычно ходила за дровами. Застав дочь за её занятием, она сначала даже растерялась, а потом зло и одновременно испугано закричала:

– Ты что делаешь?! Заболеть хочешь?!

Наташа сжалась от страха на какую-то долю секунды, но потом на неё нахлынула непонятно откуда взявшая смелость, и она с вызовом ответила:

– Да, хочу!

Мама непонимающе округлила глаза:

– Ты что, чокнулась что ли?

– А что мне остаётся делать? У всех есть и платья, и шляпки, только у меня одной вечно ничего нет! Со мной и так уже никто общаться не хочет, потому что мы бедные! – выбросив недоеденную ледышку, Наташа прошмыгнула в дом, злорадно подумав, что до самого девятого марта не будет ходить в школу, неважно, заболеет или нет.

Мама не разговаривала с ней до вечера, и сначала Наташе казалось, она сердится, но потом стало ясно, что она просто погружена в себя и о чём-то думает.

Вечером после работы, переделав все незамысловатые дела по хозяйству, мама достала из шкафа старую, ещё прабабушкину, швейную машинку, тяжело взгромоздила её на обеденный стол и тщательно протерла от пыли. Затем извлекла из недр шифоньера своё единственное бирюзовое платье, которое надевала очень редко, может быть, раз в год, а то и реже. Платье было совсем простенькое, прямого покроя, с бело-голубым колье на вырезе. Положив на стол, она задумчиво и нежно разгладила его руками, словно оно было живое, и подозвала к себе дочь.

– Ну-ка, надень.

– Оно же мне большое, – вяло произнесла Наташа.

– Я попробую его перешить.

Наташа слабо верила, что из этой затеи что-то действительно может получиться, но послушалась, надела. Платье повисло на ней почти до самых щиколоток, будто мешок с прорезями для головы и рук. Мама оглядела её со всех сторон, не очень уверенно, тоже, видимо, сомневаясь, опустилась на колени и принялась поочередно подворачивать платье то в поясе, то по бокам, пытаясь определить, где сколько нужно отрезать и где на сколько приподнять.

– Мам, а ты как?

– Что – «как»?

– Ну как ты будешь без платья?

– Я? – мама удивилась её вопросу. – Да я его и не ношу почти. – И помолчав, добавила так тихо, словно не хотела, чтобы кто-то, кроме неё самой, расслышал: – Так, храню, как память…

У Наташи пошли мурашки от любопытства.

– О ком?

– О своей матери, твоей бабушке. Она мне это платье подарила.

На следующий день Наташа пошла в школу с першением в горле и с лёгкостью в душе. Хоть платье пока и не было готово, но теперь она уже не сомневалась, что у мамы всё получится. К тому же ей очень нравился его бирюзовый цвет. Правда, ещё ничего не было ясно со шляпкой, но, наверное, мама уже что-то придумала.

– Слышь, Колесникова, ты про репетицию не забыла? – подошли к ней на перемене Дашка с Лизкой.

– Представьте себе, не забыла! Но всё равно спасибо, что вы так волнуетесь обо мне, – съехидничала Наташа.

Больше она не пропустила ни одной репетиции (горло, попершив несколько дней, прошло) и усердно повторяла танец дома перед зеркалом, когда ждала маму с работы. Ей необходимо было отточить все движения так, чтобы выступить не хуже Дашки с Лизкой, а может, ещё и лучше. И, кружась по тесной комнате, то и дело ударяясь коленкой о кровать и задевая рукой тумбочку, на которой стоял сломанный телевизор, она воображала себя блистающей на сцене школьного актового зала.

В очередной Наташиной мечте все зрители, а особенно Сашка Лазарев и Светлана Михайловна, восторженно наблюдали за ней. А когда после выступления весь класс собрался в своём кабинете, и Дашка с Лизкой, подбежав к учительнице, как две собачонки, преданно заглядывая ей в глаза, спросили, кто танцевал лучше всех, она ответила с улыбкой:

– Девочки, вы все хорошо танцевали, но лучше всех – Наташа Колесникова.

Они обиженно надулись и чуть не лопнули от расстройства. Мальчишки посмотрели на Наташу с уважением, а Сашка сказал:

– Молодец, Наташка! Утёрла им носы, а то ходят всегда такие важные…

Наконец, наступил день первого Наташиного дефиле.

Собираясь на школьный вечер, она то и дело весело заглядывала на себя в зеркало. Перешитое платье сидело почти идеально, разве что было немного широковато в талии, и с левого бока свисало чуть ниже, чем с правого. На голове – старая соломенная шляпа, найденная в заваленной разным хламом кладовке. Мама пришила по нижней части тульи бирюзовую полоску ткани, соорудила из обрезков некое подобие розочки и получилось довольно элегантно.

Но когда Наташа пришла в школу и посмотрела своих одноклассниц в настоящих, магазинных платьях и шляпках, с накрашенными по-взрослому глазами, с завитыми волосами, радость её лопнула, как воздушный шарик, наткнувшийся на сучок, и осталась от радости в душе только унылая безжизненная тряпочка.