Любовь Новгородцева - Жизнь и её винтики. Рассказы

Пятый класс объявили первым. Их танец был поставлен таким образом, что сначала девочки выходили по очереди из задних кулис, проходили до края сцены, демонстрируя шляпки, затем вставали каждая на своё, оговорённое заранее, место. После музыка менялась на более ритмичную, и тогда они начинали танцевать.

Наташин выход был где-то в середине. Сначала она просто слегка волновалась, но по мере его приближения, волнение стремительно разрасталось и за считанные секунды переродилось в такой дикий ужас, что ей стало трудно дышать, из головы исчезли все мысли, а ноги она и вовсе перестала чувствовать, как будто они решили жить собственной, отдельной от неё жизнью. Когда подошла Наташина очередь выходить, они с неожиданной легкостью вынесли её на сцену… и вдруг налились каменной тяжестью, приросли к полу. Зрительный зал ослепил девочку сотнями глаз. Наташа с удивлением ощутила, что не только ноги, но и всё тело больше ей не подчиняется. Со всех сторон зло зашипели голоса одноклассниц:

– Колесникова, ну чё встала?!

– Дура!

– Ну давай дальше!

– Да пните её кто-нибудь!

– Молись, Колесникова!

Общими «усилиями» им удалось сдвинуть Наташу с места. Оцепенение понемногу стало отпускать, но тело осталось тяжелым и неповоротливым. Кое-как она дотащила его до края сцены, потом до своего места в танце. Теперь ей было уже не до того, чтобы выступить лучше Лизки с Дашкой. Кружение, которое с таким упоением она репетировала дома, здесь на сцене оказалось сущим мучением. Её шатало из стороны в сторону, как пьяную, колени дрожали и не разгибались. Со стороны она, наверное, выглядела как цапля на болоте.

Это был самый отвратительный день в её жизни.

После выступления Лизка с Дашкой притащили Наташу в класс и устроили ей «разбор полетов». Они, словно две ожившие куклы из фильма ужасов – сами в чудесных, милых платьицах, а лица обезображены яростью – оттеснили её в угол между доской и дверью. Остальные девочки не вмешивались, только наблюдали, но было ясно, что все они заодно.

– Колесникова, ну что ты вечно позоришь наш класс?! – сквозь сжатые зубы прошипела Лизка. – Мало того, что одета как зачуханка, так ещё и выступить нормально не можешь!

Дашка сорвала с Наташиной головы шляпку и брезгливо сморщила нос:

– Ты на какой помойке её нашла?

Наташа видела, что ещё немного – и они набросятся, расцарапают ей ногтями лицо, но смиренно стояла перед ними, опустив голову и не делая попыток хоть как-то постоять за себя, потому что, ей казалось, они имели на это право.

– Ну что ты стоишь как истукан? – Дашка толкнула её в плечо.

Наташа молчала.

– Если только мы не займём никакого места, – угрожающе, с расстановкой процедила Лизка, – пеняй на себя! Лучше тогда тебе будет либо уехать отсюда, либо остаться на второй год, – в её глазах сверкнули две злющие молнии, – потому что я тебя в своём классе терпеть больше не намерена! Поняла?

Наташино молчание вывело Дашку из себя, и она закричала ей прямо в ухо:

– Ты поняла или нет?! Отвечай! Мы тут с кем разговариваем, сами с собой, что ли?!

Ответить Наташа не успела. Дверь открылась, и в класс зашла Светлана Михайловна.

– Вот вы где! А я думаю, куда вы все подевались.

Увидев Наташу с понуро опущенной головой и пышущих яростью Дашку с Лизкой в углу кабинета, она встревоженно спросила:

– Что у вас тут происходит?

– Ничего, мы просто разговариваем, – быстро ответила Дашка и грубо пихнула Наташе в руки её шляпку.

Светлана Михайловна, конечно же, всё поняла. Она подошла к Наташе и ободряюще приобняла её за плечи, окутав сладким облаком духов.

– Девочки, – примирительно сказала она, – Наташа просто переволновалась, и мы с вами должны поддержать её в этой ситуации, а ни в коем случае не осуждать. Знаете, когда я была маленькой, чуть помладше, чем вы сейчас, со мной случилась точно такая же история, даже хуже.

Девочки приготовились слушать, а у Наташи от горячей благодарности к учительнице, такой горячей, что до боли обожгла всё внутри, предательски задрожал подбородок и выступили слёзы. Она ещё ниже опустила голову в надежде, что одноклассницы ничего не заметят.

– Родители отдали меня в школу искусств на пение, – продолжала Светлана Михайловна, – преподаватели хвалили, сначала в детский хор меня поставили, а потом решили сольную песню дать. На репетициях я пела прекрасно. Но вот пришло время выступления, я вышла на сцену и, увидев, как много людей смотрит на меня, так жутко перепугалась, – тут она улыбнулась своим воспоминаниям из детства, было видно, что сейчас они кажутся ей забавными, – ведущий объявил меня, музыка заиграла, люди песню ждут, а я головой мотаю и говорю: «Нет, не буду петь. Я передумала!». И всё это в микрофон. Ну, тут весь зал грохнул от хохота. Я убежала со сцены, только пятки засверкали.

– А потом что? – заволновались девочки.

– А потом на следующем концерте я пересилила свой страх и спела. И после этого у меня было ещё много выступлений и вокальных конкурсов, где я занимала призовые места. Так что… – она потрепала Наташу по плечу, – не зря же народная мудрость гласит «первый блин комом».

Наташа хоть и совладала со слезами, но не утешилась, ей совсем не стало легче от того, что её первое дефиле превратилось в скомканный блин. Ведь ни у кого не превратилось, только у неё одной. И почему она родилась такой несчастной? Только всем всё портит. И места из-за неё никакого не заняли. И у мамы жизнь не сложилась. Поехала бы в город, устроилась бы там, встретила бы человека. А куда она поедет, на кого её, Наташу, оставит? Вот и платья единственного своего лишилась. А она даже выступить нормально не смогла.

Когда Наташа приплелась домой, мамы не было, она уже ушла на дойку. На столе вместо привычной записки с указанием что-то сделать лежала плитка шоколада.

Перед тем как переодеться, девочка ещё раз посмотрела на себя в зеркало. И с чего она взяла, что платье сидит на ней идеально? Оно висело на её худой фигурке криво и несуразно. А шляпка, потемневшая от пыли и долгого времени, проведенного в захламленной кладовке, выглядела так, как будто ей уже больше ста лет.

Наташа сняла наряд и, небрежно свернув, засунула в дальний угол на своей полке в шкафу. Даже не прикоснувшись к шоколадке, забралась с ногами в продавленное, давно уже не мягкое кресло, и прикрыла глаза. Как она, оказывается, устала за всё это время!

– Ну, как всё прошло? – первым делом поинтересовалась мама, вернувшись с работы.

Наташа посмотрела на неё, худую, маленькую, уставшую, и подумала, что незачем ей знать, какая у неё трусливая и неуклюжая дочь.

– Нормально, – ответила нейтральным тоном.

– А что девочки сказали про платье?

Наташа знала, что говорить неправду – нехорошо. Но разве будет хорошо, если она скажет такую правду?