Марина Степнова - #ЖИЗНИГРА

– Каково это будет жить в тех местах, где на горизонте нет гор.

– Ну, ладно бы гладкоствольное или нарезное зачехленное, но такое! – продолжил возмущаться Трофим, принимая бинокль от командира.

– А как ты хотел! До тридцать восьмого года гонялись за басмачами, через сорок лет – за душманами, потом гражданская… Здесь всю историю у каждого поколения своя война. Рахмонов на встрече с парламентом признал, что только шестая часть границы охраняется таджикскими пограничниками. Но по факту они делают все, чтобы ускорить вывод нашей группировки. Это местных душманов можно распустить по домам, и они сменят автоматы на кирки. А наемников продолжают поддерживать – для финансовой отчетности. Возможно, и эти картежники из них либо ждут приглашения на вакантные должности, но то, что они не строители, это очевидно.

Ладынский вспомнил, как неделю назад получил ответ на свой рапорт об отсутствии в совместном производстве дел, подлежащих передаче таджикским коллегам. Сдал три кабинета с мебелью прапорщику из хозяйственной службы, оставил на столе начальника заявление об увольнении по причине выхода на пенсию и приложил записку: «До понедельника буду на рыбалке, на нашем месте. Прошу заявление передать в кадры».

– Расслабься. Посмотрим. Пойдем, а то начнут волноваться, – сказал Ладынский и направился к стоянке.

Трофим на миг обернулся к Ладынскому, но ничего не сказал. Он подхватил бинокль за длинный ремень, быстрым шагом догнал майора и пошел с ним рядом, выжидая продолжения разговора. Продолжения не последовало.

– Александр Владимирович, товарищ майор, а вы жалеете, что тогда нас так и не вывели на задание? – сказал Трофим, вслед уходящему командиру. – Столько готовились…

– Отставить вопросы! – коротко отрезал майор. – Я с понедельника в отставке. Закончили тему.

Трофим попытался изобразить радостную физиономию, но получилось только полоумное веселье с ухмылкой до ушей, да глаза моргали.

Потянуло смесью древесного и табачного дыма. В вагончике гремели посудой. Татарин крошил топором остатки деревянного ящика.

Появившись у стола, рыбаки еще на ходу непринужденно продолжили свой разговор:

– Поехали мы как-то в торговый центр, – громко заговорил Трофим. – Это называется «купить кофточку на весну». Впоследствии кофточка была надета один раз, а через неделю мы уже едем покупать джинсы на лето.

– А что ты хотел? Дочь большого начальника, к тому же красивая женщина. Это же нормально, – перебил его Ладынский.

– Слушайте, я ей говорю: весны не будет. Времена года – это единица измерения времени, а время – это характеристика движения. Знаешь, говорю, почему у тебя не было зимы? Потому что тебе никуда не надо было идти, бежать, ехать, лететь. И весны не будет. Если стоять на месте и смотреть на весну в упор, то весны не будет, она не случится. Листья будут, солнце будет, будут цветы, запахи, а весны не будет. Надо торопиться, надо опаздывать, надо не успевать. Тогда проявится и весна, и лето. Время вернется.

– И ты это все говоришь женщине? Кошмар какой-то. Ты ошибся с профессией, тебе ни в шахматы надо играть, а писать. А то ты договоришься, если не научишься помалкивать, а помалкивать, похоже, ты учиться не собираешься, так что «пишите, Шура, пишите».

– Да надо. Человек начинает писать, когда его перестают слушать. Вот я и примчался, когда вы позвали, потому что поговорить больше не с кем, – печально ответил Трофим.

– Приходится признать, что некоторые слова не предназначены для женщин. Игра, в которой нет правил, не игра, в ней нет партнеров. Это не игра, это заигрывание.

– Ладно, забудь, – задумчиво сказал Ладынский, пытаясь сменить тему.

Вдали серебрится изгиб реки, высоковольтные опоры утопают в зелени тугайных лесов и скрываются за перевалом. Кажется, что слышен манящий шум воды, но солнце медленно покидает зенит, и выходить по жаре путешественникам не хочется.

– Рыбаки! – прозвучал окрик за дверью вагончика, сопровождаемый громом посуды,

– Может, еще партийку, на посошок? Идет?

Запах вареного мяса и свеженарезанного лука изысканно дополнил композицию из смеси дымов.

– Тогда арбуз! – выкрикнул Ладынский. – Мне и моему товарищу.

– Яхши, – ответил приглушенный голос, – только пускай спортсмен рассказывает, что делает, когда играет.

– Ну, не, тогда еще мяса, – отозвался Ладынский шутливо.

– Мне и моему товарищу, – подыграл Трофим.

– И побольше, – подтвердил Ладынский.

– Баранину! – выкрикнул Трофим и, закашлявшись, повторил по слогам: – Ба-ра-ни-ну.

– Другое не держим, – ответили за дверью, – другое не мясо для настоящего воина.

– Только давай не на солнце играть, вчетвером-то у вас поместимся? – спросил Ладынский, чтобы иметь возможность осмотреть и оценить внутреннее убранство. Игроки разместились по обе стороны крохотного стола. Треть вагончика отделена металлической решеткой, за которой находился складской отсек, заваленный пустыми мешками из-под строительных смесей. «Пока все логично», – подумал Ладынский и обратил внимание, что начали игру торопливо.

Татарин ел неохотно, он как будто погрузился в себя, но, когда Трофимом стал сбрасывать тузов – один за другим, внезапно опомнился и завопил:

– Обещал говорить – говори! Почему зря тузов бросаешь?

– Хорошо, – сказал Трофим голосом школьного преподавателя, привыкшего давать материал под запись. – Внимательно смотрим и чувствуем. Вот, пожалуйста. С королями – все. Да? Да. Дальше. На красных – ловить нечего. Это понятно же? Понятно. Шесть крести – мы видели. Дальше – все как-то просто, не правда ли?

Трофим дождался еще пару чужих взяток, напевая «прум-пум-пум» и снизывая очередной кусок мяса с вилки, протянул над столом три карты.

– А вот зачем! – жуя и торжествуя, произнес он.

– Опять маленькая Москва? – зашипел грузин.

– Нет, – ответил молодой рыбак, – не опять. Тогда была маленькая Москва, а теперь просто Москва.

– А три семерк что значат? – спросил татарин, совсем уже теряя за акцентом разборчивость русских слов.

– Ничего, – произнес Ладынский нараспев и стянул зубами остатки мяса с бараньего ребра. Затем он поднес к губам чашу, украшенную синими вензелями, чтобы отхлебнуть, но шар вареной картошки прокатился от края до края и выплеснул на Ладынского содержимое посудины. За столом раздался дружный хохот.

– Три семерки будут обозначать Кабул, – утвердительно сказал татарин.

– Нет. Лучше Ташкент, – сказал Ладынский, весело поглядывая на Трофима, – там тепло, там моя мама.

– Может быть, мы сразу в города начнем играть, – сострил Трофим, приняв от командира эстафету искрометного юмора. – Кабул – значит мне на «л».