Сергей Тюленев - Багатели

O μυθος υισμειυαετ γλυποστ μεναδ, υ συοεμ διονιιστυυιυσσεμ βεζυμστυε πρινιμαιυσσιχ Μαρσια ζα Απολλονα ι οπλακιυαιυσσιχ οστανκι περυογο, κοτορογο υ πραυεδνομ γνευε ραζορυαλ υτοροι, πρινιαυ ιχ ζα οστανκι υτορογο, κοτορογο υ πριπαδκε βεζυμστυα ραζορυαλι σαμι. 1 1 Перевод: Менада. Глупая женщина Эйрена из Фригии решила стать менадой. Краем уха она слыхала, что менады поклоняются Дионису, который увит виноградными лозами, и, гоняясь за Аполлоном, так как любили его кифару, однажды разорвали его. И пошла она на поиски менад и их Диониса. В лесу она наткнулась на сосну, на которой висела кожа Марсия. Эйрена приняла ее за кожу Аполлона и повесила на соседней сосне справа кефару в память об Аполлоне, а на сосне слева гроздь винограда в знак почитания Диониса. Развесив все по своему разумению, она зашлась в своих фригийских песнопениях, отчего кожа Марсия заколыхалась, что Эйрена истолковала как одобрение Аполлоном ее поступка. Басня высмеивает глупость менад, в своем дионийствующем безумстве принимающих Марсия за Аполлона и оплакивающих останки последнего, которого в припадке безумства сами же и разорвали, как останки первого, которого в праведном гневе разорвал этот последний. (Пер. с древнегр.)

P.S. Кстати, говорят, отсюда так появилось выражение «заблудиться в трех соснах».

Во время своей торговой экспедиции в Египет, влюбившись в красавицу-танцовщицу Родопис, Харакс выкупил ее из рабства. Событие осталось бы незамеченным и наверняка было бы напрочь забыто, если бы Харакс не был братом Сафо, а Родопис – землячкой Эзопа.

Эпимифии:

История может быть местом не только для великих, но и для тех, кто оказался рядом.

«Что это Сафо вдруг взъелась! Тоже мне блюстительница нравов! Чья бы корова…»

Эзоп, посокрушавшись, утешился сочинив басню о скупце, у которого был слиток золота, а он закопал его в землю наподобие простого булыжника.

Гиацинт красив, его тело совершенно; Крез богат, у него есть все, чего бы ни пожелала его душа. Но Гиацинт завидует независимости, которую дает богатство Крезу, а обрюзглый стареющий Крез завидует юной красоте Гиацинта.

С ними понятно: они всего лишь люди. Но вот Аполлон, и даже его, прекрасного, как солнце, и богатого, как любой бог, даже его, влюбившегося в Гиацинта и – даже – осчастливленного взаимностью, страдание не обошло стороной, когда брошенный им диск смертельно ранил Гиацинта.

Эпимифии:

Того, что имеешь, никогда не достаточно; всегда хочется того, чего у тебя нет, – «чтобы достичь совершенства», объясняешь ты сам себе.

Даже когда имеешь все и, кажется, ты совершенен, как бог, душевное равновесие – скорее мечта, чем реальность.

Эраст подвизался в поднятии телят. Натренировавшись, он решил попробовать поднять одного из телят, уже выросшего в быка. Собралась немалая толпа, скептически наблюдавшая за попыткой. «Теленок не бык!» — смеялись в толпе граждан. Сомневался, честно сказать, и сам Эраст, впрочем недолго, поскольку проходивший мимо старик-метэк, между прочим, тезка Эраста, подбодрил его.

Эпимифии:

Если ты поднимал теленка, то поднимешь и быка.

Сомнение и скепсис приходят от неопытного наблюдателя, опыт опытного вселяет уверенность.

Уже после того как «Арго» вышел в море, один из аргонавтов обнаружил на борту гадюку. Он попытался убить ее, но она ужалила его, и он умер. Его труп нашел другой член команды и, подойдя ближе, заметил у тела змею. Он попытался убить ее, но тоже был ужален и тоже умер.

…Находя своих мертвых товарищей, умирало все больше и больше аргонавтов. Из девяноста человек, отплывших из Греции, оставалось уже только шестьдесят, потом число сократилось до пятидесяти четырех, но и этим дело не кончилось…

Наконец, когда Ясону донесли, что его команда уменьшилась вдвое, он собрал оставшихся в живых аргонавтов и напомнил им, что у них высокая миссия – вернуть в Грецию золотое руно, а не сражаться с гадюками. «Предоставьте гадюкам охотиться на крыс и мышей!» Только благодаря этому была спасена экспедиция аргонавтов.

Эпимифии:

Пусть басня, как и Ясон, напомнит нам о нашем высоком предназначении.

Гадюка же приписала успех миссии «Арго» себе: ведь это она умертвила глупейших из астронавтов.

Не достроив завязавшуюся было и обещавшую быть длинной, как молекула PG5, логическую цепочку, Декарт уснул и увидел сны, в которых логики не было ни грана, потому и пересказывать их – дело неблагодарное. Проснувшись, однако, он истолковал свои сны как вещие, как провозглашение (кем?) его избранным (свершить что?). Декарт, таким образом, стал первым картезианцем, поверившим в свое рациональное учение благодаря иррациональным видениям, даже не заметив парадокса, который должен бы смутить отца европейского рационализма.

Эпимифии:

Мыслю, следовательно, существую.

Верую, ибо абсурдно.

Верую, что мыслю.

Поняв наконец, что заблудились, путешественники стали оглашать криками о спасении окружающие их джунгли. «Прекратите! Мы в джунглях! Глупо объявлять всем в джунглях о своем местонахождении!» – тщетно пытался остановить своих попутчиков X. «Но, – возражали ему, – разве могут люди не протянуть руку помощи людям?»

Через несколько часов вся группа «благополучно» поджаривалась на вертелах.

Эпимифии:

Прежде чем делать что-то, подумай о возможных последствиях и учти контекст.

Кто мудрее, меньшинство или большинство, показывает исход дела.

Все восхищались «божественным» Фаринелли. Певцы объявляли себя его учениками, но самое большее, что могли, было лишь чисто внешним подражанием его сценическим манерам и более или менее умелым повторением спетого им репертуара. Дамы непременно хотели зачать от него ребенка, забывая, что он кастрат. Композиторы сочиняли для него оперы, живописцы порывались запечатлеть на полотнах, писатели делали его героем своих произведений. Даже баснописцы, как видим, не стали исключением.

Эпимифий:

Басня напоминает об уникальности гения и бросает вызов эпигонам.

Когда Аполлон закончил пение, аккомпанируя себе на кифаре, ему аплодировали все и вся. Но когда его застали в компании с Гиацинтом и Кипарисом, заморализированная толпа почитателей, возмутившись, быстро рассосалась. Остались одни Дионисовы менады. Только тогда Аполлон оценил менад: тех ничем не смутишь! Но, менады, охваченные свойственной им безумной страстью, разорвали его на клочки.