Лукерья Сайлер - Хорошо ли нам будет там, где нас нет? Роман в шести томах. Первый том. Эмма

Преподаватель физкультуры нашего училища в Новосибирске, где я училась, Николай Степанович, однажды на уроке начал рассказывать об одном бывшем своём ученике, которым очень гордился. Он говорил о том, что имел возможность наблюдать за человеком, который превратился из хилого, больного и замкнутого мальчика (гадкого утёнка) в красивого, умного, общительного парня. Учитель восхищался его силой воли, силой духа. «Я очень уважал его и, по возможности, помогал, – говорил Николай Степанович, – но, когда Юра пришёл ко мне после окончания восьмилетки и сказал, что хочет поступать в индустриально-педагогический техникум, при этом не мог нормально выговорить название этого заведения из-за сильного заикания, я не поверил ему, что он может это преодолеть, сказал, что при всём уважении и при всём желании помочь, ничего для него сделать не смогу и впервые сомневаюсь в нём. В то время не лечили от заикания и с таким дефектом речи в педагогические заведения не брали. Я был его наставником, и моя поддержка, как учителя, и вера в него, наверное, сыграли в его жизни немалую роль. Это понимаю, из того как он относится ко мне сейчас: приезжая в гости к родителям в Новосибирск, непременно заходит и ко мне. Позже я понял, что для него значило моё сомнение в нём; представляю, что Юра думал тогда и что пережил, когда я не поверил в него впервые. Но и с этим он справился: пролечился в специальной Новосибирской клинике, где лечили от заикания. Вылечивались единицы и не на сто процентов. Он оказался единственным, который излечился почти совсем. Затем Юра поступил в индустриально-педагогический техникум, как и мечтал, а параллельно, в нём же, ещё окончил школу тренеров лыжных гонок, отслужил армию. После армии остался жить там, где служил и проработал много лет с детьми в спортивной школе тренером». Всё что наш учитель рассказывал, совпадало с тем, что я знала о Юрии Генриховиче. Когда я сказала, что он был моим тренером, надо было видеть, как обрадовался этот добрый пожилой человек, спросил меня:

– А что ты можете сказать о нём?

– Мы любили его, – ответила я.

– Я был уверен в этом.

– Сейчас он уехал из России в Германию.

– Да, я знаю, – сказал Николай Степанович, – очень, очень жаль.

Спортсменкой я не стала, но поняла через Юрия Генриховича, что если что-то в жизни захотеть сильно, сильно – то всё можно достичь. Все говорят эти слова, повторяют их, но не все знают, как это сделать. Юрий Генрихович же как-то мог своими действиями, своими поступками, показать дорогу к этому, не произнося этих слов. – Вика глубоко вздохнула и замолчала.

– Вот ты, оказывается, какая у нас, – сказал Эдуард, – в этом случае можно быть спокойным в том, что ты все трудности преодолеешь, и всё у тебя будет хорошо.

– Но мне сейчас так тяжело, – прошептала она дрожащим голосом, – так боюсь, что может что-нибудь произойти и я никогда больше не увижусь с Олегом, мы же сейчас в разных странах.

– Сегодня эта проблема решаемая и ничего тебе не надо бояться. Пошли лучше спать.

Они направились в корпус, где уже спали их родственники. На территории лагеря было примерно 10 корпусов, в которых размещалось около 1000 человек. В том здании, где поселили семью Штернбильд, стояло около 100 кроватей в два яруса. Здесь переселенцы жили 1—2 недели. Они заполняли документы, проходили тесты на знание немецкого языка, для подтверждения параграфов. Потом их распределяли по местам, где они должны были в дальнейшем жить и работать, где временное жильё тоже называлось лагерь.

Все расходы по переселению: транспортные, проживание, питание, обучение немецкому языку – оплачивало немецкое государство. В течение шести месяцев переселенцы могли изучать немецкий язык, искать себе работу, привыкать к новой жизни, адаптироваться в новых условиях, которые резко отличались от тех, которые были в России. Семью Штернбильд из Брамши отправили в Баварию в Нюренбергский лагерь. Из него они уехали в Кам и Стамсрид, туда, где уже жили ранее уехавшие родственники.

Глава четвёртая.

Семья

Баба Эмма одна вырастила 4 детей. В 1941 году мужа её, Якоба, забрали в труд армию, где он погиб. Она так и не вышла больше замуж, хотя и имела такую возможность.

«Много хороших мужчин, но для меня был только один. Другого, даже немного похожего на него, я не вижу и, наверное, не увижу», – говорила она тогда, когда кто-то, в очередной раз, пытался её познакомить с кем-нибудь или задавал вопрос: «Почему одна и не выходит замуж?»

После войны поселилась Эмма со своими родителями, детьми и, оставшимися в живых, родственниками на Алтае, там и прожила всю жизнь, проработав бухгалтером в районном отделе образования.

Жила Эмма с детьми в своём доме, выстроенном её родителями и доставшемся ей после их смерти по наследству. При доме имела небольшой огород, хозяйство: скот, кур, гусей. При помощи чего, вырастила и выучила своих четверых детей. Два сына: Генрих и Эдвард – окончили институт, две дочери: Екатерина и Елизавета – педагогическое училище.

Эмма соблюдала все немецкие обычаи, отмечала все немецкие праздники, хорошо говорила, читала и писала на немецком языке. Этому же научила своих детей, а потом и внуков, находившихся с ней рядом.

Кроме того, что она соблюдала и чтила все немецкие обычаи, ей удалось женить и выдать замуж всех своих детей за немцев. С внуками же в их семью вошли другие национальности чем Эмма была очень недовольна. Своё недовольствоона выражала тем, что не присутствовала на свадьбе. На свадьбе не присутствовала, но подарок свой, традиционный, внукам дарила – это был ковёр. Из своей небольшой пенсии ежемесячно откладывала деньги к очередной предстоящей свадьбе.

Жила она, по-прежнему, в своём доме, вместе с младшей дочерью Екатериной и её семьёй.

Когда родственники и дети засобирались ехать в Германию, самой большой неожиданностью для всех было то, что баба Эмма отказалась ехать наотрез. Она сказала так: «Я не уверена в том, что всем нам там будет хорошо». Её уговаривали, но она настаивала на своём. Баба Эмма никогда не занималась политикой и ничего в ней не смыслила. Из того потока информации, который она получала в последнее время, в основном от телевизора, не могла ничего понять, что происходит в России. Баба Эмма слышала жалобы детей, внуков; видела как немцы потоком, огромной волной, какой-то неведомой силой «хлынули» из России в Германию, увлекая за собой русских, украинцев, белорусов, башкир, татар и другие нации, бывшие с ними в родстве. Она не могла понять, почему должна уехать сейчас, когда, казалось бы, что всё страшное, которое могло случиться с человеком на этой грешной земле, пережила здесь. Баба Эмма твёрдо решила не уезжать из России и постараться удержать здесь своих детей и внуков. Настаивая на своём, она видела, что дети, считавшиеся всегда с её мнением, сейчас не слушались и помимо её воли собирались в Германию. Они оформляли документы на выезд, и, не сказав ей, вписали в документы и её имя. Она узнала об этом только тогда, когда пришло разрешение на выезд в Германию.