Жанна Жердер - Ланцелот. Love story

– Доброго утречка! – в шелковом стеганом халате, словно барин со старинной гравюры, прошествовал к холодильнику Паша Бескудников, за ним семенила заспанная Ленка в полудетской пижамке. – Ну, мать, чем удивлять будешь? – с пафосом провинциального трагика обратился к жене Паша.

– Да чем хочешь, Паш! Хочешь – блинчиков испеку, хочешь – сырничков сварганю…

– А вот порадуй ты меня яичницей по-бескудниковски, – почесав затылок, провозгласил Павел.

– Паш, у нас только четыре яйца в холодильнике…

– Займи у соседей, – посоветовал Павел и направился в сторону освободившегося сортира, откуда вышел комик Аркадий Скверный. Он тоже заглянул на кухню:

– Всем доброе утро!

Присутствовавшие ответили и предпочли отвернуться, чтобы не расхохотаться – очень уж нелеп был Скверный в турецких туфлях a ля Маленький Мук и в допотопных трениках с вытянутыми коленками. К сожалению, смех Аркадий вызывал только у коллег, зрительный зал чаще всего при его появлении на сцене хранил молчание. Разумеется это не могло не отразиться на и без того отвратительном характере комика. Дойдя до своего столика, он резко повернулся, надеясь ухватить чью-то запоздалую улыбку, но все были целиком и полностью заняты приготовлением или поглощением пищи – никто не хотел начинать день со скандала. Он нажал клавишу электрочайника и, в ожидании начал прохаживаться по кухне: пять шагов вперед, разворот и пять шагов назад. Проходя в очередной раз мимо граблинского стола, он нервно бросил:

– А ведь вы, Танечка, мне вчера репризу сорвали!

– Да что вы такое говорите, Аркадий Сергеевич! – вспыхнула Танька.

– Сорвали, сорвали. Я же вас просил, после моей реплики про быка паузу сделать, дать зрителям досмеяться.

– Я сделала, все как вы просили. Лен, ну скажи же, ведь была пауза! – обратилась Граблина к подруге.

– Была, точно помню, что была, – механически поддержала товарку Лена, лихорадочно взбивающая яйца.

– Разве это пауза? – взвился Скверный. – Зритель и смеяться-то не успел начать!

– Да он и не собирался смеяться, ваш зритель, – резанула правду-матку Граблина.

– Я с этой хохмой всю Россию объездил, и везде смеялись!

– Когда это было? Во времена гражданской войны? Двадцать первый век на носу. Люди уже над другими вещами смеются.

– Вы слишком много на себя берете, Граблина! Вы не в праве лишать нашего зрителя простого жизнерадостного смеха!

– А я-то что – пошла на попятный Татьяна – мне Сан Саныч велел держать темпоритм…

– Ах, вот как! Все понятно! Заговор! Но учтите, что это заговор не против любимца публики Аркадия Скверного, это заговор против нашего зрителя, пришедшего на спектакль, чтобы отдохнуть от тягот трудовых будней, чтобы…

– Тань, дай взаймы три яйца! – прервала монолог Скверного Бескудникова, – а то Пашка скажет мало и велит еще блинчики испечь, тогда на репетицию точно опоздаем.

– И вы туда же! Со своим мужем председателем месткома! Жиреете! Аристократические завтраки устраиваете! Искусство – удел голодных!

– На голодный желудок много не напоешь! Это вы вышли, покривлялись и думаете, что уже Государственную премию заслужили! – взвилась Танька, гордо продефилировала к холодильнику и, достав три яйца, протянула их Бескудниковой. – Держи, Ленок.

– Да я пойду к министру культуры Новокукуйской области, к губернатору, наконец! Я напишу…

Эта сцена могла закончиться не очень красиво, если бы в кухню, зевая и почесываясь, не вышла красавица Томка Ползунова.

– Кто в ванную последний? – оглядев присутствующих спросила солнцеокая и, не получив ответа, шлепнулась на близлежащий стул – Тогда я буду.

Аркадий, замерев на полуслове, так и остался стоять в своей гневной и обличительной позе, не в силах оторвать от нее глаз. Он всегда впадал в ступор при виде Томки. Бескудникова с Граблиной переглянулись и подмигнули друг другу. Арсений тоже залюбовался Томкиными формами, подчеркнутыми тесным халатиком, обтягивающим ее, как вторая кожа. Молчание прервал вышедший из ступора Скверный.

– Не хотите ли кофе, царица Тамара? У меня эксклюзивный, бразильский – могу угостить.

– Да нет, спасибо, Аркадий Сергеевич. Я от кофе потом в туалет часто по-маленькому бегаю – на репетиции неудобно.

Татьяна с Ленкой прыснули от смеха. Томка всегда отличалась удивительной откровенностью. Наверное именно этим можно было объяснить столь долгое сидение в девках первой красавицы королевства.

– Тогда чай! – не унимался Скверный, – Томочка, заварить вам цейлонского?

– Не-а, – зевнула Томка. – От чая у меня запор.

В это время распахнулась дверь ванной комнаты и свежепомытый и чистовыбритый Бескудников огласил низкие своды коммунальной кухни зычным «Кто может сравниться с Матильдой моей?..»

– Тьфу ты! Выругался Скверный и покинул кухню.

Томка пошла в ванную, Бескудниковы сели завтракать, Арсений предложил Таньке в знак благодарности помыть посуду, и, получив отказ – видно Граблина боялась спугнуть потенциального жениха грязными тарелками, пошел собираться в театр.

Он уже завязывал шнурки на ботинках, когда в комнату, как всегда без стука – такая уж у нее была манера – вошла Танька:

– Я уже готова, пойдем, а то опоздаем.

Арсению совсем не хотелось идти в театр вместе с Граблиной, но съеденный омлет заворочался в желудке, не то чтобы обязывая, но как-то напоминая о том, что негоже обижать девушку, угостившую завтраком. Пришлось покорно ответить:

– Я сейчас.

В театр они вошли «под ручку» и, конечно же, первым делом встретили Грачевскую, которую Арсению меньше всего хотелось встретить в данную минуту. Она мило ответила на приветствие и прошла дальше в репетиционный зал, где режиссер, приехавший из Москвы, собирал их на читку нового спектакля. После вчерашней репетиции и сегодняшнего предутреннего сновидения Арсению показалось странным, что Грачевская так сдержанно поздоровалась с ним. Повинуясь завладевшему им чувству, он рванул за ней в репзал, совсем забыв, что на его руке до сих пор каким-то странным довеском болтается Танька.

– Ты куда? А раздеться?

– Да… – остановился Арсений. – Совсем забыл.

– Вот как артисты бросаются в новую работу, – послышался сзади насмешливый комментарий Павла Петровича Кассальского. – Как в омут.

– Когда-то и мы с тобой, Паша, рвали постромки, а сейчас… – заметил Алексей Иванович Корнеев.

– А что? Я и сейчас рву постромки. Разве не видно? – продолжая свой размеренный шаг ответил Кассальский. – Просто ноги уже так быстро не идут.

Арсений с Татьяной прошли в гардероб, надеясь, избежать долгих бесед с Клавдией Андреевной, бывшей примой-балериной, которая последние двадцать лет сидела в гардеробе и, разумеется, скучала. Но сейчас Клавдия Андреевна слушала какую-то передачу по радио и, не желая упустить что-то важное, лишь кивнула в ответ на «здрастье» молодых актеров.