Жанна Жердер - Ланцелот. Love story

– Только сон, – эхом ответила она.

– Но самый дивный сон в моей жизни… Ты, когда-нибудь вспоминаешь его?

– Очень часто… – прошептала она.

Он стал целовать ее затылок, шею, поначалу она не сопротивлялась, но тут он добрался до губ…

– Так нельзя, Арсений… – сказала она, когда ей, наконец, удалось выскользнуть из его объятий. – Сцена не терпит натурализма. Разве вам не объясняли это на уроках сценического движения?

– У нас в консерватории не было этого предмета.

Она поправила прическу и сказала:

– Ну, что же… Со сценой мы разобрались. Пора перейти к музыкальному номеру.

– Но ведь вы отпустили Инну Израильевну… – с надеждой напомнил Арсений.

– Ничего. Я сейчас зайду в режиссерское управление и попрошу дать нам кого-нибудь из дежурных концертмейстеров, – сказала она и вышла из класса.

Арсений отошел к окну, открыл форточку и с наслаждением стал вдыхать морозный воздух, слегка приправленный дымом многочисленных заводов Новокукуйска. Про себя он молил небеса о том, чтобы свободных концертмейстеров сейчас в театре не оказалось. Но небеса, то ли его не услышали, то ли посчитали это излишним. Поэтому, через несколько минут Грачевская вернулась вместе с Верочкой, концертмейстером балета.

– Что вы делаете, Арсений? – сказала она, увидев, что он стоит у открытой форточки. – Простудитесь!

– Арсений послушно закрыл форточку и встал у рояля.

***

Репетиции продолжались. Теперь ему уже не удавалось остаться наедине с Грачевской: на каждой репетиции сидела Инна Израильевна. К тому же он репетировал сцены и с другими персонажами: Танькой Граблиной – Стасси, Толей Морденко – Бони, Кассальским – Фэрри, иногда захаживал и Алексей Иванович, несмотря на то, что у них почти не было совместных сцен – он играл Воляпюка. Иногда, во время перерывов, он отзывал Арсения в сторонку и давал довольно дельные советы, которые вроде бы противоречили тому, что говорила Грачевская. Но она бывала довольна результатом, когда Арсений использовал подсказки старого актера.

После репетиции, как правило, были спевки с дирижером Владимиром Михайловичем Зильберштейном, а потом Арсений спешил в балетный зал на урок к ассистенту балетмейстера Ниночке Удальцовой, которая показывала ему па танцевальных номеров. К тому же приходилось разучивать музыкальные номера «Чайки», репетиции которой вскоре должны были начаться. Арсений приходил в общежитие поздно вечером, в изнеможении падал на кровать и тут же засыпал. Пару раз Танька Граблина звала его на кухню поужинать вместе, но он, помня о том омлете, всегда отказывался.

Грачевская теперь ему почти не снилась. Ему вообще почти ничего не снилось, так он уставал.

***

– А что? Мне понравилось! – сказал Каляев, как-то зайдя к ним в класс. – Ты, Галя, просто молодец! Сразу видно – артисту четко были объяснены задачи. Ну, что же… Нужно определиться с днем премьеры и оркестровой репетиции.

Наконец, была пройдена и оркестровая репетиция. Арсений испугался, когда после того как он спел напряженный и драматичный финал второго акта, оркестранты застучали смычками по своим пультам, но Танька Граблина объяснила ему, что это на языке музыкантов значит «браво, молодец». Артисты, репетировавшие с ним, тоже выразили свое одобрение. После вполне доброжелательного «разбора полетов», сделанного Каляевым и Зильберштейном, к нему подошла Грачевская:

– Ну что же… Вы – молодец. Спасибо за то, что вынесли на сцену большую часть того, что мы с вами сделали на репетициях. А теперь отправляйтесь домой и проведите остаток дня спокойно. Никуда не ходите, много не разговаривайте, сосредоточьтесь. Завтра премьера, – сказала она и пошла прочь, словно боясь продолжения разговора.

Арсений хотел побежать ей вслед, но остался стоять на месте – сказалась многодневная усталость.

Он пришел домой с твердым желанием лечь в кровать и проспать до завтрашнего дня. Но его планам не дано было осуществиться. Дверь в его комнату была открыта, оттуда доносилась громкая музыка в стиле радио-шансон. В комнате за письменным столом сидел тенор Витя Пурчинский. Стол был накрыт, словно в ресторане. Белоснежная скатерть, две тарелки, приборы, посередине, между всякой снеди из дорогого супермаркета, торчали бутылка шампанского и бутылка коньяка. Судя по количеству коньяка и шампанского в бутылках, Витя только-только начал свой праздник.

– А-а-а, герой-любовник? Заходи, присоединяйся! – весело сказал Витя и протянул Арсению бокал с коньяком.

– Спасибо, не могу – завтра премьера, – вежливо отказался Арсений.

– Не хочешь уважить товарища? У меня можно сказать крах всей жизни, а у тебя – премьера!

– А что случилось-то?

– Дочь у меня родилась.

– Поздравляю… А почему же крах?

– Да мы с приятелями поехали отмечать это дело на дачу, а теща приехала и меня застукала…

– С приятелями?

– Ну, понятное дело, бабы там тоже были – мы же не святые. Теперь они с тестем готовят документы на развод.

– Ну, ты бы объяснился как-нибудь с женой…

– Да при чем тут жена! Жена тут ничего не решает. Ты что, не знаешь, кто у меня тесть?

– Нет. А кто?

– Ты что, с луны свалился? Глава Администрации Новокукуйска. Я ведь кто был? Принц! Сам Каляев меня выгнать не мог, как бы ему ни хотелось. Ролей, правда, не давал, ну и черт с ними, с ролями. Мне и так хорошо. Я два корпоратива отработал – и уже полугодовая зарплата в кармане. А теперь… Давай выпьем!

– Да не могу я! Сказал же…

– Или ты не друг мне? Не хочешь поддержать друга! Если ты не хочешь со мной выпить – так я с улицы кого-нибудь приведу, бродягу какого-нибудь… – Витька встал и направился к двери. Арсений представил себе, как в его девятиметровой комнате появляется бомж…

– Ладно, давай лучше я выпью…

– Вот это дело! Сеня! Золотой ты мой человек! – обрадовался Пурчинский и снова протянул ему бокал.

Арсений уже был готов опрокинуть в себя пахнущую дорогими клопами жидкость, когда дверь открылась и, как всегда без стука, ворвалась Танька Граблина.

– Это еще что такое? – забирая у Арсения бокал, сказала она. – Как тебе не стыдно, Пурчинский! У человека завтра премьера, а ты!

– А что я? У меня жизнь под откос идет!

– Знаем мы все! Сам виноват! Нечего было по бабам ходить, пока жена в роддоме! А ну-ка вон отсюда!

– Ну, ты, подруга, перебираешь… Это моя комната, и я имею полное право здесь быть.

– Не твоя это комната, Витя. Ты отсюда уже полгода как выписался! Так что собирай свои разносолы и вали отсюда, а то я коменданта вызову.

Коменданта, Анну Георгиевну, Витя боялся – она не раз вызывала милицию, когда он пускался в загул.

– Ладно, Татьяна Петровна… пойду к Бескудникову. Уж он-то меня поймет, – трагическим шепотом произнес Пурчинский, завязал узлом скатерть, в которой уныло звякнули тарелки с бутылками, и ушел.