Александр Левин - Считать пропавшим без вести. Роман

Вездесущий полковник, сидя на заднем ряду, с каждым воодушевлённым сообщением хмурился всё больше. Он знал положение на фронте, понимал, какую сложную задачу предстоит решить, бригада, которую ему приказали возглавить, была не доукомплектована, личный состав – в основном люди в возрасте, давно не державшие в руках оружия, а если и державшие, то только старого образца. Недокомплект вооружения составлял практически пятьдесят процентов! То есть, каждый второй боец бригады должен был сражаться голыми руками или добывать оружие на поле боя. Станковых пулемётов и вообще пулемётов – кот наплакал. Он даже подумывал, в целях экономии, не проводить хотя бы одни контрольные стрельбы.

Единственное, что его радовало, это наличие в бригаде роты спортсменов-альпинистов. Хоть эти подготовлены, в случае чего их можно было использовать в разведке или как боевой кулак.

Всего несколько дней талдомчане находились в Ленинграде. Третьего июля полковнику Грибову пришёл приказ погрузить бригаду в эшелон и отправить… нет, не на Карельский перешеек, куда, собственно, и задумывалось перебросить Горно-Стрелковую бригаду, а на Новгородское направление.

Четвёртого июля бригада была поднята по тревоге, выстроена на плацу, распределена по машинам и отправлена на станцию для погрузки в эшелон. Петя выпросил у отделённого лист бумаги. Пока ехали, писал отрывисто и быстро. «Нюрочка, как ты, как мамаша, как Вовочка и Вера? У меня всё хорошо, здесь много наших! Еду на фронт бить врага! Не скучайте, пишите чаще. Ваш сын, муж и отец – Пётр». На конверте он указал номер полевой почты 610 и Талдомский адрес – Московское шоссе д.42. На адресе рука его непроизвольно дёрнулась, он вспомнил, как ещё вчера заполнял «смертельный медальон» – записочку со своими данными. И, перед тем как положить её в цилиндрическую эбонитовую капсулу, с обратной, абсолютно пустой стороны записки, крупными буквами написал так же: «Талдом, МОСКОВСКОЕ Ш., Д. 42».

Как приехали на станцию, все кто писал письма, передали их отделённому Нестерову. Тот по команде письма отдал старшине, который бросил их в почтовый ящик. И полетело письмо на Родину, понесло весточку от Петра. Получила его Аннушка, когда бригада уже вовсю вела бои под Сольцами.

Ехали по той же железной дороге с Витебского вокзала. Мимо проплывали знакомые пейзажи. Останавливались часто, враг бомбил железку и, для восстановления путей, необходимо было время. С любопытством красноармейцы выглядывали в проём теплушек, когда проезжали место бомбёжки. Недалёко от путей зияли воронки. Металл, попавший в зону поражения, был перекорёжен. Края воронок были обуглены, иногда и из её центра курился дымок. Бойцы зябко передёргивали плечами, пытаясь представить с какой силой им придётся столкнуться на фронте? Но больше всего удручал вид разрушенных пристанционных домов. Ведь наверняка, наверняка были и жертвы, женщины, старики, может быть даже дети.

И тут вспоминались слова полковника, что враг серьёзен, что одолеть его можно только слаженно, дисциплинированно, с холодной головой. Даже балагур Серёга Левин, всю дорогу молчал, наливаясь холодной яростью.

Недалёко от новгородской Песи, на полустанке «Хвойная», эшелон бригады остановился напротив состава с войсками, уходящего на Ленинград. Нестеров, занятый хозяйственными списками, отправил Петра за водой на всё отделение к ближайшему колодцу. Он спрыгнул из вагона, напротив, из Московского эшелона, спрыгнул невысокий боец. Обмундирование его было явно новее, чем у их отделения, щегольская гимнастёрка, пилотка, а не будёновка, блестящий ремешок перетягивал пояс, а на ногах – сапоги, а не обмотки с ботинками.

– Привет, земляк!

– Привет!

– Тоже за водой?

– Угу

Щеголеватый невысокий боец при разговоре активно жестикулировал. Хитровато прищурив глаза, с показным великодушием произнёс:

– А что у вас старшина зажилил форму?

– Да нет, такую всем выдали.

– Да-а-а, не повезло вам! Кстати, Иван Левин – представился он, хлопнув Петра по плечу. Потом боец переложил котелок в другую руку и протянул ему правую для рукопожатия.

– Пётр Шевяков. С каких краёв будешь? – тоже назвался Пётр, пожимая руку.

– Я-то? Из Москвы, а ты откуда?

– Из Талдома, это дальше Москвы, на север, за Дмитровом, знаешь?

– А-а-а, – неопределённо протянул Иван.

– Слушай, у нас в теплушке есть тоже Левин. Серёга. Может родня?

– Нет, в Талдоме родни нет. Хотя-я-я, – хитровато потянул он, – кто его знает. После войны может и будет. Вот у тебя дети есть?

– Есть, мальчик и девочка. Мальчику два, а девочке год почти, – ответствовал Пётр.

– А как назвал?

– Парня-то Володей, в честь Ленина, – гордо повествовал Пётр, – а дочку Верочкой нарекли.

– О, видишь! И у меня двое. Старший – тоже Владимир, и тоже в честь Ленина, ему почти четыре, а младший – Санька, ох и шустрой он!

Состав, вдоль которого они шли, закончилися, показалось низенькое деревянное станционное здание.

– Вот я и говорю, – продолжал Иван, размахивая смешно руками как птица, – немцев сейчас прогоним, дети наши подрастут и обженим, хотя бы моего Вовку и твою Веру! И будет у нас родня в Талдоме, а у вас в Москве.

– Хорошо, коль так, да как скажет моя Нюраня: «Не хвалясь, а Богу помолясь!»

– Тише ты, Петь! Она у тебя верующая чтоль?

Понимая, что сказал лишнее первому встречному, Пётр осёкся. Но, подойдя вплотную к Ивану, явно вызвавшему у него симпатию, как бы оправдываясь, продолжил:

– Да. Уж борюсь-борюсь с ней, знаешь, после смерти нашей первой дочери Катеньки, только на него она и надеялась. Я т, канешн, не очень в это верю, но вот маманя, да она. Уж и крестик мне в дорогу давали, но я не взял, стыдно как-то, да и нельзя!

– Что нельзя, это верно, а что не взял, дурак! У нас многие взяли, авось с ним жив будешь! – и тут же Иван весело продолжил, – живы будем – не помрём. Ха, но по-секрету, я тоже взял. Лена, жена, из-под образов в сундуке вынула, отдала, так я его в гимнастёрку, в ворот зашил!

– Эна, колодец-то, а народищу! – увидев толпившихся бойцов прервал Ивана Пётр.

Жаждущие воды красноармейцы продвигались к колодцу неспеша. Кто курил, кто разговаривал в этой очереди друг с другом. И если б не военная форма, если б не военная форма… Соседи общаются о делах, о жизни, ну и, конечно, о женщинах, о простых русских бабах, оставшихся сейчас там, за чертой под названием «тыл». Они красивые и нет, верные, а может быть взбалмошные, но любимые мужицкими сердцами, тоскующими и оторванными от дома.

Пока достояли и набрали кипятка, прошло полчаса. Пошли в обратный путь.

– Ну, так как, породнимся после войны? – хлопая по плечу Петра, спросил Иван.