Lilien Moore - SOULS

– Решила сделать из меня Гарри Потера? – рассмеялась она.

– Нет. Я ничего не решала. Касательно твоей жизни, ты все решаешь сама.

– Да.

Все, о чем ты думаешь, что познаешь, где бываешь – все это, как никогда реально. Во Вселенной не может не существовать того, что ты смог себе вообразить. Мы не способны думать о том, чего нет; все, что прилетает в наши головы – эхо космоса. Однако в нашу жизнь часто вмешивается ложь маленьких существ, недоверие и безверие, а это, как правило, ничем хорошим не заканчивается и больно ранит. Поэтому нам легче опровергнуть, списать под логотипом «бред», «ошибочно», дабы больше не болеть. Но кто знал, что эти логотипы – самая большая иллюзия, которую только можно придумать и обмануть слабость утешением.

Эй, человек, если ты собираешься жить, то знай, что чем больше ты будешь узнавать нового, тем более простым должно быть постигнутое.

Мы с тобой живем в грозу, во времена сложных перемен. Казалось бы, эти времена всегда сопровождали нашу историю, но я слышу отголоски этой истории о том, что 21 век круто изменит жизнь на Земле, а может и во всей Вселенной.

Знания, которые передавались из поколения в поколение тысячелетиями, стараются сегодня впихнуть в мозг каждому новорожденному человеку, не учитывая одну маленькую деталь – эти дети не такие, какими были вы – они уже рождаются умнее вас. Должно быть, это именно то «déjà vu», о котором мне Алиса говорила. Должно быть, эти знания они помнят из других человеческих жизней и теперь, в сегодняшней новой жизни, им не интересно снова это изучать. Они на уровне подсознания помнят то, о чем уже потенциально знают. Сегодня ребенку интересно совсем иное, но пока не каждому, конечно.

То, что известно всем станет не интересным. Не интересным станет то, что можно прочитав, вспомнить. Изменятся ценности и современному человеку, которому смертельно не хватает обыкновенного домашнего тепла, где бы его дом ни был, не будет дорога еда и то, о чем говорят миллионы. Они пойдут туда, где не была ни одна человеческая душа, они полетят за тем новым, что не знал еще никто из людей.

Хотя каждый день на Земле человек делает, по крайней мере, одно открытие, мы обретем что-то совершенно иное, то, что даст название и начало новой эре невиданных грез. И это будет удивительное путешествие. Не знаю, куда оно всех нас приведет, но выбора нет – нам нужно продолжать идти.

– Что бы ты хотела сделать последним в своей жизни? – спросила Алиса.

– То, что делала всегда: глубоко вдохнуть.

Мне интересно, откуда мы такие беремся, что не можем найти подобных себе или даже немного понятных нам. Мне интересно, как мы оказываемся в таком мире, где всё противоречит нашей сути. Можно предположить, что нас нет. Однако мы есть. Тогда откуда мы беремся такие, что умираем на чужбине?

Я абсолютно другая. Думаю, порой я слишком мягка. Боюсь, существует день, в котором мои принципы не дадут мне выжить в этом ужасно людном мире, а ведь я им не изменю. Не замечая, ты переворачиваешь мою жизнь вверх дном, когда просто задаешь очередной вопрос или говоришь «нет». Я сама никогда не ожидаю подобного действия и не подозреваю, что так ведома тобой.

Будучи одиночкой, ты можешь не знать «что» ранит человека глубоко верящего своей второй половинке. Однажды, я, убеждая тебя в истинности веры, потерпела поражение всего от нескольких слов: «Ты уверена, что это именно он? И, кроме того, я никогда его в глаза не видела! Ты прячешь его, не хочешь знакомить со мной? Подожди, он вообще существует?». Будучи запутанной временем до смерти, ты, не осознавая, кинула меня в бездну. Я раньше считала, что не существует ситуаций и слов, которые способны раздавить мою веру в него, но я так грубо ошиблась, я была слишком спокойна и уверена, а, следовательно, уязвима…

Как это случилось, что я потеряла его? Я не знаю. Кто в этом виноват – мне не определить. Я потеряла его из виду… раз и навсегда.

Так случается, что мир рушится, когда, казалось бы, он в твоей власти, в твоих руках; так случается, что этот твой мир рушится прямо в твоих же ладонях, словно это ты его и убиваешь.

Теперь, когда ты говоришь, что я похожа на волчицу, которая оберегает свое потомство, я задумываюсь над очень многими вопросами, о которых лучше бы помалкивать, поэтому… не должны ли наши пути разойтись, Онни?

– Нашей неоспоримой целью становится лишь то, что в недостатке: будь это пустой кошелек, будь это безответная любовь, будь это скучная, без боли, жизнь, и мы обязательно все это настигнем; будем идти, пока, в конце концов, сами себя не погубим. Мы весь этот недостаток восполним с избытком, а потом нам это надоест, наскучит, но окажется, что время прошло, окажется, что неудовлетворенность все равно осталась. А затем… наше сумасшествие выйдет за край. Вскоре от этого, возможно, мы умрем. Либо нас убьют то ли из-за безрассудности ко всем и всему, то ли о того, что нам не захочется больше оставаться в этом мире.

– Кто ты? – спросила я.

– В таком случае, почему ты слушала меня до конца?

– Потому, что я все еще способна слушать, возможно, слышать.

– Почему не ушла?

– Ты ведь мне не дал уйти!

– Проснись. Это твой сон.

И в этот момент меня из него выкинули. Кто был владельцем этого мужского голоса, я не могу вспомнить, но, мне кажется, он мне до боли знаком.

Я ошибалась в одном, Алиса. Оказалось, мы способны обращать внимание и на то, что нам не нужно, не полезно, не интересно.

В итоге, я с легкостью могу просто все это послать к чертям собачьим и решить, что все последние апокалиптические мысли не мои. Решено. Ну, а если подумать, есть ли мне что ответить этому голосу таинственного странника из моего сна?

Я написала очередное письмо на бумаге для сестры:

«Знаешь Алиса, в меня въелась страшная привычка играть фильмы наяву. Это порой меня так бесит. Я могу начать паясничать, делать вид, что замедлилось время, драматизировать на ровном месте и даже бессовестно притвориться больной в самый неподходящий момент – ведь все-таки перед моими глазами проходит настоящая жизнь, а не кинолента. Ты виновата. Ты эгоистка чистой воды. Да и я, кстати, всем эгоистам эгоист! Так и знай! Ты и знаешь, считая, что все, как и ты, не любят показывать боль, обнародовать свои слабые места, ты игнорировала мои пороки и приступы. Но я хотела бы, чтобы ты о них иногда говорила прямо. Но этого не происходило никогда. Дабы не навредить, ты ошиблась в положении вещей и сделала неправильный выбор «лучшего и истинного пути моего выздоровления». Ты всегда, судя по себе, ошибаешься в способах помощи. Я стала играть в кино, выдавливать боль наружу, чтобы ты, наконец, заговорила о ней. Но чем больше ты молчала, тем больше я ненавидела себя.