Lilien Moore - SOULS

Я потеряна в мире. Лица мелькают перед глазами, люди и их глаза, их выражение в музыке и одежде, а затем слова, слова, слова.… Ко всему на Земле нужно подходить с умом, ибо не просто так нам дана голова. Ты не узнаешь суть моих слов, пока не научишься лавировать между ними. Наша жизнь слишком скользкая, чтобы подчинятся правилам, а нам придется быть очень гибкими, чтобы достойно прожить подаренную человеческую жизнь. И если это конец – я не боюсь умереть, моя совесть чиста. Я не делаю того, о чем буду жалеть. Да, есть люди, на которых я испробовала свои ошибки, за это каждый раз плачу неприятными сюрпризами в свой адрес. И пусть, я это заслужила. Не знаю, что меня ждет, но я уверена – это будет мой выбор. Каждый из нас – единственная бравая автономия на Земле, пойми правильно. Я не обязана быть тобой, а ты – мной, но мы оба должный твердо знать, что наша свобода заканчивается там, где начинаются чужие носы.

Деньги, боль, любовь… я знаю, как с ними справится – не хранить с запасом.»

Мир, который я знала, рушится прямо у меня на глазах, а точнее я уже вижу руины. Мне страшно. Хватит терпеть эту боль.

Мои мысли крадут мелкие воришки – они не в состоянии познавать этот мир самостоятельно. Хотя мне не известно ничего о себе: не знаю, кто выше, кто ниже меня. Знаешь, я потерялась одна и мне не понять это странное время, может, это и, вправду, конец. Говорят, что людей, которые вот-вот покинут человеческий мир, видно по туманным глазам – они заранее становятся тенью. А я вижу нечто инородное в своих глазах, этот чужой делает из меня страшного зверя: не волка, а оборотня…

…Мне так странно, когда смертный человек берется отчетливо и резко говорить «да» или «нет» в ответ на чьи-то слова, когда он слишком много берёт на себя, утверждая: «Я в это не верю», «Ты не прав», «Так не бывает», «Все это чепуха». Мне так странно, мерзко… эти люди, лишенные ума, считают, что они бессмертны? Считают себя владыками неба? Раз ты так смел – докажи свои слова чудом!

Я закрыла тетрадь, погасила свет и легла. Недолго меня мучили мысли – я стала засыпать, но вдруг моя кровать затряслась. Что это?

Я открыла глаза, меня саму не трясло, значит, это точно была кровать, возможно, землетрясение? Люстра и не шелохнулась, на тумбочке все лежало мертвым грузом и тут меня словно ошпарило кипятком…

Пол стоял на месте, и это походило на фильм ужасов. Упала подушка и вот-вот за ней полетит одеяло.

– Выходи! – заорала она, глядя на двери. Я поняла, что страх потери и страх перед существом за дверью сражались во мне не на жизнь, а на смерть так, что искры летели из глаз в отражении стекла.

Послышался топот, за дверью резко потемнело, и дверь открыла мама:

– Что случилось? – ее испуг был не меньше. Появление мамы показалось мне спасением.

Когда стоишь под ночным небом, создается иллюзия безмолвного спокойствия, но мне кажется, кто-то ждет меня там, кто-то смотрит из родного окна, или я схожу с ума?

Когда стоишь под ночным небом, создается иллюзия счастья.

Когда стоишь под ночным небом, ты веришь, что ты – особенный. Так и есть. Наши возможности безграничны. Говорят, что сегодня можно все.

– Остаться одному означает – свалиться с Марса на Землю. Я ведь не зеленого цвета и не с гигантскими глазами, значит – я нормальная.

– НОРМАЛЬНАЯ? – выпучила глаза она. – Нормальная, говоришь?! Зеленая, не зеленая, но ты одинока, а человек создан для того, чтобы быть с кем-то. Твоя жизнь – сплошное самодостаточное единение – вот это не нормально!

– Ой, идиотка. Ладно, я – пришелец. Что будешь делать?

Она подумала, посмотрела на гору, видимо, вспомнила наше на нее восхождение, засунула руки в карманы и уже с меньшим энтузиазмом заявила:

– Да. Ничего не изменилось.

Я рассмеялась так громко, что ее мама выглянула из окна, чтобы удостовериться, что нас никто не убивает, а это был просто истерических смех, а не крик.

– Нет разницы, – продолжала она в том же духе, – знать, что ты с Марса или не знать – все равно такая же ненормальная, что и раньше, что и сейчас. Но, черт тебя побери! – вдруг заорала она так, что мама снова появилась в прозрачном стекле. – Это слишком интересно, чтобы перестать слушать твои бредни.

– Да, в последнее время я пишу много ненормальных вещей.

– О! – вытянула она лицо. Я предчувствовала гениальное продолжение. – Только не говори, что прошлые работы были адекватными! Ой, не смеши меня!

– А что?

– Нет, ну, посмотрите на нее, – фыркнула она. – Нет! Ты сама-то читала, что там? Реально, вместо тебя все это братья-инопланетяне пишут? Или стой… под чем ты там была? Потому что уносит тебя не по-детски! – я все думала, откуда она всего этого набралась.

– М-да, в неправильном для тебя обществе ты легко будешь принят за того, кто рожден быть ими осужденным. А люди не имеют определения для меня. Возможно, я смогу постигнуть определение для «человека». Хотя слишком в этом сомневаюсь.

– Кто ж тебя знает… – это был откровенный сарказм.

– Да пошла ты.

Стрелы змеиных улыбок прицелились друг в друга.

И я действительно, оказалась самой болтливой в этом мире – я ничего не смогла. Прыгнуть в океан, в котором, знала, что утону, мозгов хватило, а сейчас именно тот момент, когда ты сделал шаг с крыши небоскреба в пустоту и лишь после того как уже полсекунды паришь – ты уже 40 раз пожалел об это своей глупости. Ты оставил все свои мечты, все дорогие чувства позади, в чудесном мире, что гаснет прямо сейчас. Ты оставил все… ради чего и кого старался весь мир – ради тебя, дурака, все происходило, а ты, идиот, оставил бОльшую часть себя так ничего и не поняв.

Вечер. Я знаю, что я дома. Лето. И сердце все болит одиноко. Я знаю, что передо мною сидит хорошо известный мне человек. Добрый, отданный полностью мне, глаза горят, а человек хочет спать, сильное сердце, неуверенный ритм, расслабленная поза на лавочке передо мной и я – один из не многих, кто это видел, вера в мечты и озадаченный взгляд ответом на тогдашние мои сигналы о жизни, но кто этот человек на самом деле? Я лишь помню, что…

– Ты та, которая хотела быть Ален?

– Естественно, я – Ален, – она манерно потянула последнее слово, что заставило засомневаться в ее ответе.

Я вижу, что взгляд слишком свободен и уверен сейчас, его владелец беззаботен лишь на три секунды.

– Почему ты спросила?

– А?

– Почему ты спросила?

– А… просто.

Теперь отвечала не я. Как и не я говорила с мамой, прежде чем оказаться в душе. Я проснулась, когда струя воды, кажись, вот-вот продолбила бы дыру в моей черепушке. О чем я говорю людям? Вопрос в том, кто говорит? Но я знаю, что даже если бы я была в себе, ответы мои не изменились бы и на слог.

Что происходит? Так… так ведь живут все люди, не так ли?