Александр Вовк - Тепло лютых холодов

– А всё равно! Пусть хоть месячишко попробуют те, кто завидует нашей зарплате! – подхватили товарищи! – Но насчет Генсека ты, Леха, загнул! Он-то, Генсек, – и, говоришь, мало работает? На нём же буквально всё висит! Вся страна! Потому, желает он или нет, а работать подолгу ему приходится!

Ни Алексей, ни его товарищи в своё время не знали, да и знать не могли истины. Уже потом, после смерти Брежнева, после уничтожения не без его помощи нашей страны, стало известно, что он не только по своим партийным должностям, но и от природы был паталогическим бездельником! Многие годы, если не десятилетия, день ото дня он не то чтобы перерабатывал, он вообще не работал, если к этому его не подталкивали чересчур важные обстоятельства.

Охота в Завидово, где дичь Брежневу буквально нанизывали на пулю, аналогичная рыбалка, подмосковная дача, сама собой располагавшая к безделью, затем Пицунда, Ялта, Кисловодск – вот места его обычной «деятельности»! В промежутках она, скажем, не очень напряженная, разнообразилась долгим застольем с крепкими напитками. И не один раз в день! Конечно, тяжело так работать! Прямо-таки, на износ!

О! Если бы тот бездельник хоть чем-то полезным занимался! Впрочем, как судят знатоки, хорошо как раз то, что он ни во что не вмешивался и ничем не занимался!

Позвольте! А зачем он вообще содержался своим народом? Да еще столь роскошно! Ведь в действительности товарищ Брежнев не был уникальным руководителем, умевшим то, что другим не по плечу, радеющим за страну, а всего-то – неким партийным экспонатом. Изредка его показывали своему народу с высокой трибуны или иностранцам – для порядка. Мол, есть такой в стране!

А разве другим был наш товарищ Суслов? Это тот самый работник, в неизменных галошах круглый год, который формировал в стране всю идеологию! И к чему его деятельность привела? Всех, кого удавалось как-нибудь прижать, конспектировали ненужные им труды Ленина и материалы очередного пленума или съезда! Неужели только для этой ерунды он был нужен своей стране? Недаром все нормальные люди смотреть не могли ни на те труды, ни на самого Суслова!

А может, его вклад в идеологию заключался в том, что если уже не на каждой высокой крыше, то через одну, красовались гигантские буквы, из которых слагалось нечто вроде: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи!» Или «Слава КПСС!»

Шутники тогда вовсю иронизировали: «А кто этот Слава Капеэсэс? Славу Метревели мы знаем, а этот кто? (Метревели тоже был классическим паразитом. Но не из партийных работников! Из футболистов).

Пока партийные работники мололи языками, будто в принципе у нас всё есть, ушлые советские люди сразу их переспрашивали:

– Скажите, будьте добры! Как и на чём в тот «Принцип» проехать?

И это, как выяснилось позже, была единственная материальная отдача от главного идеолога страны, руководство которой наивно полагало, будто экономика под знаменем Маркса и Ленина сама собой догонит и перегонит капитализм, и обеспечит прочный фундамент коммунизма!

Однако с таким руководством экономика никого не перегоняла! Она буксовала и, придавленная военными расходами, оказавшимися ей не по плечу, постепенно все больше загибалась. И всем становилось понятно, что руководству страны следовало заниматься именно экономикой, а не засорять пустыми лозунгами сознание не окончательно испорченного рабочего класса, крестьянства и интеллигенции.

Не получилось! Ни ума у руководства не хватило, ни совести! А народ смутно понимал, что все мы катимся в пропасть, только никому не верилось, будто настолько уж всё плохо! Ведь сказали бы нам, если что! Мы налегли бы… Постарались… Перетерпели! Но не сказали… Тихо предали и продали великую страну, чтобы самим дожить спокойно!

Любому человеку, если он действительно стал таковым, а не вырос, как часто случается, питекантропом, кроме штанов и колбасы требуется близкая по духу культура. Впрочем, под этим добром каждый понимает что угодно. Но с любой культурой в мозги нашего населения всё чаще тогда проскакивали необезвреженные никем порции яда. Самое удивительное, что яд исходил не извне, а из именитых и обласканных властью писателей (Солженицын, Аксёнов, Распутин, даже, казалось бы, подлинный советский патриот Васильев потом выдавал…), поэтов (таких творцов в те годы было десятки) или драматургов (Любимов, например). Иногда яд сочился даже из настоящих ученых (Сахаров) или политических деятелей (Яковлев, который Александр, Бовин)!

А сколько антисоветской злобы клокотало во всякого типа актеришках! И это притом, что все они кормились на ниве идеологии, вертелись в сфере пропаганды! И такая гниль! Правда, тогда они трусливо помалкивали о своих политических пристрастиях – слишком уж шаткая профессия. Можно легко отпугнуть новые роли, всякие премии и звания… Да и забылось им, что в царские времена актеров вообще считали за людей недостойных внимания где-либо, за исключением сцены! Но как только рухнул Советский Союз, на почве которого они, обычно, всего-то аморальные червяки, много о себе мнящие, принялись усиленно обгаживать советскую власть. Всякие басилашвили, броневые, герды… Явно просматривается национальный аспект! Басилашвили, тот аж слюной захлёбывался, призывая немедленно вернуть Ленинграду его историческое название! Заметьте, немецкое название! От которого даже Николай Второй, в конце концов, догадался избавиться! А здесь, видите ли, такое благородное негодование – поскольку город носил имя ненавистного им Ленина! Был для всего мира не только символом советской власти, но после блокады стал и символом ее героической сути!

Писать об антисоветских настроениях в дряблой среде интеллигенции подробнее, да еще с анализом, нет возможности, поскольку с таким объемом и с таким хитроумным материалом, где всё таится между строк, и Льву Николаевичу Толстому потребовалось работать до седых волос.

Потому здесь уместился всего один эпизодик, позволяющий ощутить на вкус патриотическую мощь тогдашнего советского искусства.

Как-то, по случаю, Алексея с женой занесло в Пушкинский театр Ленинграда. Хороший театр из многих в Ленинграде, как считал Алексей. Да ещё на расхваленный критикой спектакль. Сам Валентин Распутин! Ему тогда все поклонялись… Все зачитывались. Ставили в пример! Рекомендовали друг другу, как нечто сокровенное!

Спектакль назывался «Живи и помни!» И посвящался он автором очередному съезду партии.

Три часа, если считать с перерывом, Алексей в дурмане непонятных противоречий, шевелил мозгами, ёрзал в кресле и не мог понять, как он тогда говорил: «То ли я такой дурак, то ли здесь порядки такие! Ничего не разумею!»