Инна Манахова - Монолог

Значит, Саша еще ничего не знает. Я не появляюсь в школе уже три дня, и конечно же это не укрылось от его внимания. Он наверняка мне звонил, и не раз. Он, скорее всего, с ума сходит от беспокойства.

В палату вошла Лена, коротко поздоровалась с мамой и легким шагом приблизилась ко мне.

– Переоденем памперс? – предложила она.

Я отвела взгляд и поспешно кивнула.

Лена принялась за дело, а моя любопытная мама вскочила и, вытянув шею, с беспокойством и тревогой следила за каждым ее жестом.

– Погодите! – вдруг воскликнула она, хватая Лену за руку. – Это что еще такое?

– Что случилось? – спокойно и бесстрастно поинтересовалась Лена, глядя на маму сверху вниз.

– Татьяна, что это у тебя там, под левой рукой на ребрах?! – с нарастающим возмущением в голосе воскликнула мама. – Ответь мне сейчас же! Это что, наколка?

– Не наколка, а татуировка, – тяжело дыша от напряжения, ответила я.

– Ты сделала себе наколку?! – ахнула мама, пропустив мимо ушей мое тихое замечание. – Когда ты успела? Кто тебя надоумил?

Я зажмурилась и не отвечала. Мама начала громко причитать и жаловаться. И только Лена оставалась невозмутимой и продолжала ловко и умело переворачивать меня на постели.

…А татуировки мы сделали вместе с Сашей. Это был его подарок ко дню моего рождения. Само собой, мы договорились обо всем заранее и в назначенный день прогуляли школу и пошли в тату-салон к Сашиному знакомому мастеру.

Нас встретил молодой человек с татуировками в виде птичьих перьев на висках и с наколотыми на скулах странными словами Popol Vuh. (Я понятия не имела, что такое «Пополь-Вух», и парень объяснил мне, что, помимо татуировок, он увлекается культурой народов древней Америки, а Пополь-Вух – это мистическая книга-эпос, рассказывающая историю народа киче́.) Мы сообщили ему, что хотим сделать татуировки в виде первых букв наших имен, заключенных в сердечко. Парень поморщился и предложил заменить сердечко на солнце с оригинальным геометрическим узором в стиле майя. Мы поддались на уговоры и почти сразу же согласились, отчего стоимость татуировок резко возросла. Но нас в тот миг не пугали никакие расходы. Саша попросил набить ему рисунок на запястье, а мне не хотелось выставлять символ своего чувства напоказ, и я предложила наколоть его где-нибудь поближе к сердцу, но только не прямо на груди.

Саша пошел делать татуировку первым. Он сидел перед мастером со своим обычным беззаботным выражением лица и веселой ухмылкой и не переставал дурачиться. Я всё время держала его за руку, и иногда он сжимал мои пальцы так сильно, что я поневоле бледнела.

Когда я устроилась рядом с мастером и расстегнула платье, Саша тоже хотел взять меня за руку, но я отказалась. Мне захотелось, чтобы он вышел и подождал меня на улице. Саша слегка удивился и, кажется, даже обиделся, но без лишних возражений покинул салон.

Парень набивал татуировку молча. Я изо всех сил старалась не дрожать от боли и, чтобы отвлечься, попросила его рассказать мне что-нибудь еще об индейцах. Он потихоньку пересказал мне весь «Пополь-Вух», а в конце на одном дыхании продиктовал свой номер телефона: «Звони в любое время, пообщаемся». Я сделала вид, что заношу его номер в список контактов, а на самом деле просто водила пальцами по экрану отключенного смартфона. Парень вышел и позвал Сашу.

Пока я застегивала пуговицы на платье, Саша с угрюмым видом расплатился и подошел ко мне.

– Все в порядке? – спросил он неприязненным тоном.

Я вскочила на ноги, прижалась к его груди и расплакалась навзрыд.

– Танечка, что? – испугался Саша, крепко обнимая меня и пытаясь заглянуть в лицо.

– Ничего, – вполголоса пробормотала я. – Просто я плохо переношу боль.

– А почему тогда ты просила меня уйти?

– Я боялась, что не выдержу, если ты будешь смотреть. Рядом с тобой я как-то расслабляюсь и мне постоянно хочется то смеяться, то плакать.

Сашу эти мои слова почему-то привели в дикий восторг: он, весь сияя, подхватил меня на руки и с силой закружил.

– Танюха, я тебя обожаю! – громко прошептал он, прижимаясь щекой к моей щеке.

Если задуматься, я всегда ощущала в его присутствии необыкновенную легкость и свободу. Когда я смотрела в его светлые и чистые голубые глаза, жизнь казалась мне до смеха простой, все проблемы – решаемыми, а любовь – бесконечной. Сашино вечное легкомыслие не раздражало меня, а вдохновляло на безумные поступки. Рядом с ним я глупела и, махнув рукой на затаенные страхи, с головой бросалась в любые авантюры. Возможно, в этом было что-то неправильное и даже опасное, но мне ужасно не хотелось всерьез разбираться в своих чувствах. Мне хотелось просто жить и радоваться жизни…

Мы с мамой не разговаривали до самого обеда. Она так сильно обиделась на меня за татуировку, что надолго замолчала. Но когда Лена принесла еду (жидкую похлебку из риса и горстку пшена с сосиской), мама не выдержала и воскликнула:

– Ну разве можно это есть? – и активно зашуршала пакетами, извлекая многочисленные банки, склянки и лоточки, сопровождая каждый из них комментарием: – Тыквенный суп. Свеженький! Яблочное пюре. Сама натерла. Бананчики спелые! Вишневый джем (у соседки взяла, привет тебе от нее). Макаруны, или как их там. Смотри-ка, и клубничные есть! Хлебушек. Когда брала, он еще теплый был! А завтра мясное привезу. Или икру.

– Не забудь захватить телефон и наушники, – осторожно напомнила я.

– Уж не забуду! – немного сварливо откликнулась мама, но тут же смягчилась: – Танюшка, давай я тебя покормлю!

После еды Лена сделала мне укол, и я вновь задремала.

Меня пробудила боль, которая вскоре разыгралась и заныла по всей спине, заставляя беспомощно дрожать и стискивать край привезенного мамой домашнего синенького одеяла с рыбками. Каждое малейшее движение причиняло мне невыносимые муки. И только ноги оставались неподвижными и бесчувственными, словно камни.

– Мама, ты позвонила в школу? – спросила я, едва шевеля пересохшими губами.

– Нет, Танюшка, не звонила.

– Позвони.

– Сейчас позвоню. Тебе водички дать?

– Позвони, пожалуйста.

– Хорошо, хорошо! Ты, главное, не волнуйся! Уже набираю номер твоей классной руководительницы! Слышишь? Гудки пошли!

Скорее бы Саша узнал, что со мной случилось несчастье! А то вдруг я умру от боли и не успею его увидеть!

Не могу больше это выносить, не могу! Такое чувство, будто я лежу спиной на тлеющих углях и меня со всех сторон прокалывают спицами!

И никакие уколы не помогут. Ничего не поможет, врачи и так уже сделали все, что могли, и теперь остается только терпеть и надеяться на лучшее.

Мама разговаривает с нашей классной по телефону. Она говорит так громко, что ее, наверное, слышно в коридоре. А бабуля всегда разговаривала тихо, совсем как я.