Джет Ривер - Ненаписанное письмо

– Эй, парень, хватит глазеть! Полезай в воду! – снимая с уха кусок водоросли, кричит мне Крис.

Его большие исцарапанные мозолистые ноги, покрытые бурым загаром, спокойно ступают даже по острым камням.

Я положил под голову рюкзак и смотрел вдаль.

Минуту назад прошел дождь, но я чувствовал его новое приближение. Живя в этой глуши, многому учишься поневоле: понимать людей без слов, понимать погоду без термометра. Смотреть на множество обнаженных женщин и не вожделеть их. Смотреть в их лица и не угадывать твоих черт. В сезон дождей с этим немного проще. На некоторых пляжах, таком, например, где я познакомился с Крисом, не осталось ни одного туриста. Только сорвиголовы на серфах и полупарализованные растафареане, которые держат тут множество кофеен и баров. Вечером их бизнес худо-бедно влачит существование, но днем им особенно нечем заняться, кроме курения марихуаны и созерцания моря на лежаках.

– Как дела, парень? – Крис плюхнулся прямо на песок и задрал голову к тучному небу.

Если бы ты видела его, дорогая Марта, ты бы сказала, что он не в твоем вкусе. Крис блондин. У него длинные вьющиеся волосы, которые он завязывает в хвост, но их безнадежно разрывает ветер и вода. На берег он возвращается всегда лохматым и в профиль немного напоминает женщину – такая гладкая кожа у него на лице.

После заката он садится на байк и едет в центр, единственный оживленный центр этой части суши. Денег у него мало, потому он довольствуется бесплатным флиртом переодетых в женское парней и редкими аудиенциями с голодными, одинокими туристками.

Он рассказывал, как провел ночь с двумя молоденькими испанками. Меня должен был впечатлить этот рассказ. И он по-своему впечатлил с учетом того, что я сам не был с женщиной с тех пор как покинул родину. Нашу с тобой родину, Марта.

Все, что касается похоти, – это отдельная неисчерпаемая вселенная внутри мужчины. Все привыкли думать, что желание просыпается при виде исключительной красоты и умирает при несовершенстве. Что только физически привлекательная женщина способна по-настоящему возбудить мужскую плоть. Но это не так.

Желание застигает наяву и во сне, во время работы и отдыха, в нежности и в агрессии. И порой желание войти в женщину намного больше, чем желание кончить в нее. Но, войдя, уже невозможно остановиться. Ты чувствуешь власть намного более сильную человеческой власти. Это власть природы, неотъемлемой частью которой мы все являемся. И я тоже ее часть. Потому даже в самые жестокие ссоры с тобой, дорогая Марта, я не прекращал тебя хотеть.

Я не прекращал тебя хотеть, когда ты толстела и когда худела, когда болела гриппом, когда стряпала на кухне. Была ты голой или в вечернем платье, весела или сердита. Ты могла весь день молчать или же слать непристойные картинки на мою рабочую почту – я вспыхивал при одной лишь мысли о тебе. Но, только ты начинала плакать, желание к тебе умирало мгновенно. А ты так много плакала в последнее время. Ты плакала каждый день. Даже не один раз в день.

Твое лицо становилось большим, красным и одутловатым как у дворовой алкоголички. Губы покрывались пятнами, ты не могла членораздельно говорить. Слезы твои делались дополнением к любому разговору и любому объяснению, и тогда я переставал быть твоим любовником.

С тех пор, как мы не вместе, я редко вспоминаю то, что нас разорвало, но много думаю о том, что любой намек на секс стал вызывать во мне чувство столь же двоякое как червивое яблоко – притягательное снаружи и омерзительное внутри. Уйдя из дома, который грел и охранял нас двоих так много времени, я открыл совсем новые формы вожделения. Формы, в которых напрямую не было тебя, Марта, но были твои ипостаси – утрированные, извращенные, больные и неточные.

Обрушенная стена дома, хромая собака, свист электрички или толкнувшая меня на рынке чумазая женщина – любой идиотский казус, малозначительная деталь возбуждали во мне мгновенное чувство пламени. От грудины до паховой зоны прожигало огненным прутом. Я не успевал сглотнуть слюну, как она высыхала у меня во рту.

Так однажды я случайно увидел фотографию толстухи с раскинуты ногами. И хотя меня никогда не привлекали полные женщины, возбуждение наступило враз, когда я еще не осознал увиденное, тело первым подало сигналы – я ничего не мог поделать с собой, не мог остановить. Я мог только прекратить смотреть и отвернуться в тишину.

Потому я и поехал к морю – при взгляде в бирюзово-синюю тьму морского естества я забывал, что я человек. Я снова был свободен. От любви, от желания, от грусти.

Ты бы сказала, дорогая Марта, ты бы непременно сказала, что грусть – моя вторая натура. Может, ты и права.

Когда я смотрю на Криса, я не замечаю в нем и малейшего следа грусти. Такие мы разные с ним.

Он улыбается, я тоже улыбаюсь. Его улыбка светла. Моя полна горечи. Он рассказывает про тех испанок, как они стояли на коленях перед ним и обрабатывали его поочередно ртами. А я не могу отделаться от мысли, что у одной из тех женщин твое лицо. Лицо с открытым ртом и высунутым языком. Это страшно заводит меня, но думать об этом невыносимо.

– Давай прогуляемся вечером, Джей, – говорит мне Крис.

Я понимаю, на что он намекает. Он уже достал косяк и туго скручивает один кончик, тянет мне. После его травы ставится легче – я уже проверял пару раз. И кроме того, все-таки снова собрался дождь.

– Джей, не тупи.

– Да, конечно. Извини, – я затягиваюсь и смотрю на море. – Где твой байк?

– У Сэма на стоянке, – Крис кивнул растаману, что валялся позади нас без движения.

Но, к большому удивлению моему, он сразу откликнулся на жест Криса – растопырил указательный и средний пальцы в воздухе, что-то промычал.

Крис снова посмотрел на меня:

– Едем?

Если бы я хотел немного облагородить себя в твоих глазах, Марта, я бы написал здесь, что никуда не поехал или, на худой конец, заявил, что Крис меня вынудил долгими уговорами. Но Крис даже не думал меня уговаривать. Скажи я нет – он тотчас помчал бы один. Адреналина и марихуанового кайфа в нем было предостаточно, чтобы испустить все это добро на ночной кутеж. Я же обрадовался его предложению. И мы поехали.

Высадились в самом эпицентре местного разврата и пустились наугад. Знаешь, про таких парней как мы незнакомые девушки говорят в спину: «Эй! Смотри, какие!», а потом глядят беззлобно, но плотоядно, примеряясь, по зубам ли добыча.

– Да мы с тобой как чертов Ривз и Суэйзи! – отвесил Крис, когда мы выбрались через главное шоссе, проходящее вдоль моря к центральной улице.

– Да, только я на серфе не катаюсь, – сказал я.

– Ерунда! Завтра же встанешь!

Длинноволосые травести с оперированными грудями, многие из которых были действительно хороши собой, обступили нас моментально. Криса я едва слышал и впервые видел его одетым: он нацепил безразмерную гавайскую рубаху и шлепал сланцами по вонючим от мочи, пива и сигарет дождевым лужам. Толпа гудела несносно, и все движение вокруг напоминало сумасшедший муравейник – пестрый, шумный и озабоченный. Каждый миллиметр вокруг был пропитан сексом и музыкой. Весь месяц, проведенный на острове, я старался обходить стороной этот район. Не потому что я брюзга и пуританин, а потому что ехал сюда за иным. Но сегодня вечером, дорогая Марта, мое сознание несколько раз взрывалось фейерверками над черной гладью успокоенного моря, и мне не хватало времени и сил оценить, что сделал для меня Крис и его волшебная трава.