Андрей Мерзляков - Зубы. Инъекция страха

Пустующие машины на тротуаре. Одна машина, старый форд, брошена прямо на проезжей части, двери нет, перед искорёжен.

Вчерашний день как во сне, будто сейчас он вышел на другую улицу, с схожими декорациями городской разрухи.

Спайк искал глазами мертвецов. Уловил движение.

Старик с иссохшим телом плёлся со стороны автозаправки. Кожа, да кости, тощий как удочка. Глаза пустые, челюсть открыта. Непонятно, как он вообще в состоянии передвигаться. С каждым его коротким шагом мышцы тянутся и сжимаются. Картина не из приятных.

Спайк понял, что он бредёт сюда, к нему.

Видимо заметил или учуял меня, – подумал он.

Спайк зажал в руках молоток, приготовившись к встрече. В любом случае ему бы пришлось искать мертвеца, для того, чтобы измазаться его внутренностями.

Мерзость.

Спайк думал о маскировке и этот тощий скелет был тут как раз подстать.

Спайк размышлял:

Если у этого существа хоть немного крови, либо какой-нибудь иной жидкости в таком худом теле? В теле мертвеца?

Раздался гул мотора, который стремительно нарастал. Спайк попятился к дому, оглядываясь, в поисках источника звука.

На дороге возник автомобиль.

Он нёсся так, словно водитель спешил на свадьбу или на похороны (явно свои, скорость была запредельная). Но больше удивило Спайка то, что кто-то основательно подготовился к апокалипсису – не то что он. Машина была вся с колёс до крыши заварена металлическими пластинами, и выглядела будто какой-то неведомый бронепоезд. Маленькая прорезь на месте лобового стекла, видимо сделанная для глаз, единственное, что давало ведущему обзор на дороге. И это было ещё не все причуды: на передний бампер было намотано столько колючей проволоки, что тот напоминал забор. Шипы торчали как зубы доисторического монстра.

Спайк не определил, с какой скоростью двигался автомобиль. Но она явно превышала сто километров. На дороге стоял покосившийся знак с ограничителем в 60 километров, но водителю бронеавтомобиля было явно плевать. О каком ограничении может идти речь, если вместо живых по городу бродят чёртовы мертвецы и питаются живой плотью?

Машина влетела как пуля в этого еле двигающегося зомби, и промчалась по дороге, даже ни капли не убавив скоростной пыл. Мертвец сделал сальто, налетев на металлическую пластину на капоте. Руки его дёрнулись вверх, как у марионетки. Ноги, в которые впилась колючка, оторвало к чёртовой матери, и они проскользнули под днищем, Спайку они напомнили кегли из боулинга. Мертвец шлёпнулся на асфальт и черепушка, вмявшись, растеклась мозговой жидкостью по поверхности дороги. Ампутированные ноги валялись неподалеку.

Спайк хотел разглядеть водителя, автомобиль которого уже миновав кольцо, выезжал на стоящий вдалеке мост, через минуту и подавно превратился в маленькую точку, но разглядеть ничего не получилось.

Спайк сделал пару шагов на дорогу, осматриваясь. Он знал, что шум мотора мог привлечь ещё мертвецов к его местоположению.

Но дорога пустовала. Он двинулся к остаткам сбитого зомби.

Картина напоминала тошнотворное месиво, которое Спайк часто видел в «дорожных войнах» по ящику. Когда время переваливало за полночь, эта передача как раз показывала нечто подобное: тела сбитых людей, людей едва выживших. Тех, кого искалечило так, после аварий, что они проведут не одну неделю в реанимации и на хирургическом столе.

Спайк зачерпнул руками мозги вперемешку с кровью и ещё какой-то белой субстанцией, похожей на молоко. Запах смерти, подумал он.

– Господи, что я делаю.

Спайк нанёс это всё на одежду, потом на лицо и тут его вырвало. Он зачерпнул ещё, перебарывая рвотные рефлексы. Теперь его с лёгкостью самого можно было принять за мертвяка, и вероятнее всего, парень (или девушка) за рулём бронеавтомобиля сшибли бы Спайка, не задумываясь, если бы он оказался сейчас на дороге.

Спайк миновал одну полосу, озираясь, как загнанный зверь, затем другую. У края дороги лежало изуродованное тело, на лице которого сидело несколько ворон. Они, увидев Спайка, встрепенулись, но не слетели. Злобно провожали измазанного мертвечиной парня.

Спайк наконец-то выбрался из дома. И его к этому побудила явно не кока-кола.

Он на секунду помечтал, о том, чтобы оказаться за рулём той машины. Тогда бы он с лёгкостью добрался до родителей.

Единственное, чего он боялся, было то, что возможно уже поздно. Возможно, их уже нет в живых.

Одинокими вечерами он вспоминал, как прошло его детство, как они чаще всего ковырялись с отцом на огороде, далеко за городом. Они купили эту землю у какого-то запивохи, который даже на демонстрацию своих просторных имений, приехал еле держась на ногах. На земле был старый дом, на который рухнуло дерево в шторм, проломило черепицу. Балки просели и строение выглядело так, будто угодило под пресс. Но отца больше интересовала сама земля, а не то что было на ней. В общем запивоха продал свою землю за копейки, а родители были только рады. Бывали у них тяжёлые времена, когда они ругались так, что маленькому девятилетнему Спайку казалось, что они вскоре разведутся; больше всего его пугало, что перед ним поставят выбор, с кем он останется жить.

Он уважал отца, даже, наверное, любил, но, как и все мальчики, никогда ему об этом не говорил, да и объятий у них никогда не было, отец просто трепал его за волосы или мог ущипнуть в шутку. С мамой всё было иначе, тогда он и жизни не представлял, не представлял ни дня без неё. Он мог ей пожаловаться, что его обижают в школе, он мог ей поплакаться, и раскрыться, и, она никогда, сколько Спайк себя помнил, не осуждала его. А обнимала и всячески подбадривала. Ласковая женщина, полная любви, которая лишь со временем стало более чёрствой. Спайк в глубине души винил за это отца, но никогда, упаси Господь, не говорил ему об этом.

Наверное, он боялся отца. Конечно, не сейчас, а много лет назад, когда ещё молоко на губах не обсохло, как люди говорят. Он удивлялся, каким странным, отстранённым существом становится человек, когда отдаляется от своей семьи.

У Спайка словно нависала туча над головой, когда он вспоминал, что нужно позвонить родителям, спросить, как они там, как дела. Но он будто опасался, что его осудят, что скажут: «мол тебе какое в общем то дело, если мы месяцами не слышим твоего голоса? Голоса сына, которого растили, кормили, и учили жизни».

«Я скучаю по родителям, но веду себя так, словно они умерли» – думал иногда Спайк.

Мысли о родителях воскресили в памяти воспоминания.

Как они ездили всей семьёй на море, как вечерний бриз игрался с волнами и с его волосами, когда он был ещё подростком. Брат носился по пляжу и собирал ракушки. Мама с папой в плетённых креслах потягивали напитки через соломинку и держались за руки, будто тридцать лет вместе для них ни значили ничего, они как наивные влюбленные, только начавшие строить отношения. Время только укрепило их совместную семейную жизнь.