Владимир Лобанов - Только о любви +18

– Не был- со вздохом ответил Барон. – Меня моя Мурка не пустила. Сказала, из квартиры хоть шаг сделаешь, зенки выцарапаю. Она такая, она может.

– А почему твоя хозяйка с нами не едет? У поэтессы что, с моим хозяином не того?

– Не знаю. Видать не того. Ты Чарльз, давай не отвлекайся. Сосредоточься, думай о чём-нибудь, приятном. О сосисках, например. Скоро тебе голос менять будут. Фальцетом мявкать будешь.

– Ты что, дружбан на дереве не удержался? Я же и так на самой высокой ноте муркам песни пою. Куда же ещё выше?

– Ну, как тебе объяснить популярно. Чарльзик понимаешь, тебе некоторые части подрежут маленько, и ты такой тенор приобретёшь, закачаешься. Правда будешь петь только для себя и хозяина. Да так классно, что про кошечек совсем забудешь.

– Барон, ты часом валерьянки сегодня с утра не напился? Разве я могу о них забыть? Почти круглые сутки о них думаю. Забываю только тогда, когда тексты для этого тирана, сочиняю.

– Эх, дружище -котище! Поверь моему маву, ты теперь много больше романов насочиняешь. Будешь есть, спать, писать, ну ещё и ходить в лоток или в тапок.

– А это больно, когда голос сильно улучшают?

– Я лично не знаю, но знающие коты рассказывали, что миску дают, а там что-то вкусненькое, превкусненькое. Ты вылакаешь и сразу заснёшь. А когда проснёшься, всё! Ты уже тенор-великий и главное больше на крышу кота шкодливого не тянет.

– Как это не тянет? Разве такое бывает?

– Высуни из клетки морду. Посмотри на хозяина. Заешь о чём он сейчас думает?

– Конечно. Он думает о том, как бы кошечку не задавить, если та вдруг из подворотни под колёса бросится.

– Нет. Не о том!

– А о чём же?

– О том, что его Чарльз обнаглел! И не просто, а по выражению его лица, в конец. Спишь, ешь и гадишь или наоборот. А в марте, так ещё и орешь как резаный. Пишешь плохо! Тему не раскрываешь! Ошибки орфографические допускать стал. Синтаксис забыл. Отвлекает, понимаешь, тебя эта чёртова крыша. Поэтому мы тута и едем.

– Барончик, дружище. Давай клетку быстренько откроем и улизнём. Сначала под сиденья, а потом, когда машина остановится то на улицу и уже затем на крышу! Понимаешь, не хочу я тенором петь! Не хочу, и всё тут. Хочу своим голосом мявкать до конца своих дней ходить. Давай смоемся, ну пожалуйста!

– Чарльзик, во-первых ни слова о крыше, а во вторых, ты мне конечно друг, но кошечек, там на крыше, на всех не хватает. Поэтому, как бы тебе сказать это по мягче. Моя Мурка, она конечно киса видная, но порода у меня такая, гены понимаешь такие, хромосомы. Короче, после того, как тебе голос подрежут, мне как-то легче жить станет. Мы с тобой драться перестанем. Дружить будем.

– То есть, как это, драться перестанем. Ты, что такое говоришь, это когда нам, голоса драться мешала? Да и дерёмся мы с тобой только раз в месяц, и то исключительно по весне. А остальное время дружим. И вообще я никак в толк не возьму. И вообще, почему это мне одному тенором становиться? Давай и тебя тенором сделаем.

– Неееееееее, я тенорится не стану. Мне Мурка не велит. Я ей басистый больше нравлюсь.

***

Хозяин резко нажал на тормоза. Коты больно стукнулись носами о решотку клетки. Мяууууууу! Гаркнули они дуэтом!

Водитель достал платок и вытер им скупую мужскую слезу.

– Чарльзик, кыс, кыс, кыс. Кошки поехали домой. Я не изверг, я передумал. Нельзя тебе мой котёночек тенором становиться. Такого гения пера и клавиатуры туда. Нет, это выше моих сил! Всё кошки! Выпускаю вас из клетки, только чур обивку не драть и не гадить!

– Да, что это такое творится на белом свете- Чарльз выгнул спину и даже попытался встать на задние лапы, но тут же кубарём слител под сиденье, так как автомобиль резко развернулся.

– Сейчас вот возьмут и увезут. И я никогда больше не узнаю про это загадочное изменение голоса! Ну, уж нет. В конце-концов писатель я или нет? -Он решительно толкнул лапой в клавиатуру открытого лептопа.

****

Минуту спустя

***

– Мяуууууу. – Тушка Чарльза описав в воздухе большую дугу шлёпнулась на пол автомобиля.

– И это хозяин хотел проделать со мной! Нет, нет и нет. Для этого кошкомучителя больше ни строчки! Отныне буду как все коты! Будет знать!

Директор крупного и единственного на острове комбината хлебопродуктов нервно стучал карандашом по столу.

– Тишина товарищи. Я вам говорю, угомонитесь наконец. Давайте уже начинать. Дебаты потом устроим. Всем слово дам. И так на повестке дня всего один, но очень важный вопрос. Я бы не побоялся этого слова- вопросище! Назрело, накипело, товарищи.

В переполненном актовом зале, всё ещё украшенном кумачовыми плакатами и бюстом Владимира Ильича затихли.

– Слово для доклада представляется нашему уважаемому главному бухгалтеру Марь Степановне. А кто будет перебивать докладчика, предупреждаю сразу- того в шею, понятно.

Сидевшая в президиуме дородная женщина бальзаковского, а может и забальзаковского возраста решительно поднялась со своего места.

– Товарищи или по современному, господа, так дальше продолжаться не может! Ведь прохожие на другую сторону улицы переходить стали. Даже не хотят мимо нашего забора идти, я уже не говорю о проходной. Мат стоит такой, что не только уши вянут, но и остальные части тела тоже.

– Ппппоо-про-шу уточнить, какие именно – раздался подвыпивший голос с задних рядов. Тут же раздался звук увесистой оплеухи и аппонент не дождавшись ответа на свой вопрос заткнулся и притих.

– Дошло до того, что курсанты мореходного училища приходят к нашим слесарям и записывают их, как это сказать по научному- лек -си-кон. Сотрудники нашего комбината, я не побоюсь этого слова, перещеголяли даже боцманов. Куда это годится. Ну в море, понятно там матерись сколько тебе влезет, кроме чаек никто не услышит. Да и те, бывали случаи, от подобных выражений камнем в воду падали. Но у нас же здесь суша, девушки ходят, женщины. Хотя если уж быть откровенной, наши дамы слесарям спуску не дают. Моя кассирша баба Нюра, так иногда такое словосочетание завернёт, что купюры на её столе сами собой в трубочку сворачиваются. Пора с этим безобразием кончать.

– А что ты предлагаешь? Как же мне со своими работягами разговаривать, не стихами же? – Главный механик Киррилыч поднялся с места и расталкивая впереди сидящих пробирался к трибуне.

– Я предлагаю на территории нашего родного комбината хлебопродуктов ввести повсеместный штраф! – Марь Степановна повернулась к секретарше Зиночки писавшей протокол.

– Зинуля так и запиши- ругнулся матом – неси рубь в кассу, а ежели загул трёхэтажным -неси трёшку!

– Этак моей зарплаты минут на двадцать и хватит -вскочил с места токарь Иванчихин.

– И где это видано, что бы за великий и могучий язык штрафовали. Беззаконие! Безобразие! – Главный механик всё же смог пробраться к президиуму и теперь стоял рядом с директором и размахивал зажатой в руке фуражкой подражая незабвенному Владимиру Ильичу.