Анджей Ласки - Формула любви

Почему я плачу в ночи, и просыпаюсь в холодном поту? И в течение всех этих лет я знаю насколько это неприятно – проснуться на мокрых от пота простынях. После еще долго не можешь заснуть все о чем-то думая, размышляя, мечтая. А когда за окном уже алеет восход, нет никаких сил закрыть глаза – утро подступает плотной стеной.

Но все же, спасибо музе, что не забывает меня. Я принимаю ее в любом обличие, даже самом дурацком. И узнаю тебя, моя любовь, моя Диана».

Диана заложила страницы дневника. Духота ночного Манхэттена заполнила ночной гостиничный номер. Только сейчас она поняла это. А, может быть, потому, что сидела очень близко к зажженному ночнику. Чтобы избавиться от нее, Диана встала и открыла балкон. В следующее мгновение в комнату ворвался легкий морской бриз с океана, поднял занавески, и среди удушающей ночи она смогла вздохнуть чуть легче.

Никто не может осудить ее в том, что она была так далеко все эти годы, пытаясь просто забыть ту старую историю. Какой бы не была она сильной, время не настолько строго, чтобы относиться к своей жизни с ненавистью. Все возвращается, и Диана об этом знала, и была уверена, что однажды это произойдет. Родственные души были всегда рядом, не расставаясь даже на таком расстоянии.

Иногда ментол в сигаретах, иногда обычные слезы на несколько мгновений останавливали время и воспоминания, чтобы были силы идти дальше. Она никогда не пыталась быть сильной, просто так получалось. А когда секунды слабости настигали ее… что ж, ведь она женщина, и может себе позволить это.

«Если бы мне однажды предложили написать о себе книгу, я бы не задумывался о том, как ее начать: «Он жил. Без любви». А чем закончить – большой вопрос, разделяющий начало и конец продолжительным промежутком времени и огромным количеством страниц. Ведь за этот срок я мог найти ее, она нарожала бы мне детей, и мы бы жили, построив свой дом, засадив его тенистым садом, в котором я мог бы проводить все свое свободное время с двумя малышами и нашей собакой. И Милая. Конечно Милая, Любимая – без нее вообще нет всего этого.

Но ведь окончание могло бы звучать совсем по-другому: «он умер», или «но он так и не родился». Пускай это звучит странно, но при всем моем уважении к реальности я склонен доверять Эйнштейну и его относительности времени и пространства. Все в мире относительно. Если ты где-то умер, значит, ты где-то родился, и наоборот. А, может быть, ты даже не жил. Правда, все равно сам в это не сможешь поверить.

И по той же теории это только кажется, что человек живет и умирает один раз, на самом деле всю свою жизнь он переживает миллион смертей, хотя порой этого и не замечает. Потеря любви – смерть, потеря друга – смерть… много, много-много маленьких смертей из которых каждый раз он выходит живым».

* * *

Как удивительно будет, если после смерти вдруг узнаешь, что вся жизнь была не рукой проведения – «все происходит, как задумано» – а лишь нагромождением случайностей благодаря твоему ангелу-хранителю, который не умеет обращаться не то что с необходимой технической документацией, он и с тобой-то особо обращаться не умеет. Такой ангел-недоучка. И вот только тогда станет понятно, почему события одного дня часто нелогично предваряют события дня другого.

Он перепутал страницы, а ты уже путаешь дни и не понимаешь, где тот самый потерянный день. А когда его вдруг находишь становится бесконечно приятно – жизнь вдруг увеличилась на один день, на целых двадцать четыре часа, в которых еще очень много минут и больше того секунд. Стоит прислушаться к этим ощущениям.

Или, перекладывая страницы, он вдруг переписал от руки понравившийся эпизод твоей жизни в свой дневник, чтобы лучше запомнить. А потом, когда рассказывал друзьям под их дружный хохот в поднебесном пивном кабаке, ты вдруг ощутил полное déjà vu, абсолютно уверенный в том, что это уже происходило раньше.

И оказывается, что вся жизнь умещается в ящике письменного стола. Это только тебе хотелось, чтобы она была длинной и продолжительной. Но это лишь дополнительные страницы в делах небесной канцелярии, а не зафиксированные события на фотографии. Вот такая жизнь в ящике стола. А если положить несколько других книг рядом, можно увидеть удивительные вещи – некоторые из них, небольшого объема, еще блестят непорочным глянцем с обложек, а у других, больше похожих на энциклопедии, страницы пожелтели и засалились – интересная жизнь постоянно привлекает внимание читателей, требует, чтобы ее перечитывали снова и снова.

А кома не оставляет своих сюрпризов, меняя ширму реальности каждые полчаса, как будто играет, показывает свои безграничные возможности: только что мы стояли с Себастьеном на каменном крыльце больницы, и вот в мгновение ока все опять изменилось. И передо мной уже яркие безбрежные зеленеющие поля и соленый средиземноморский запах, принесенный вглубь полуострова нисходящим западным ветром. Он гладит высокую траву, и она переливается волнами от одного края до другого. И много-много солнца над всем этим. Я узнаю с первого взгляда и первого вздоха: только в одном единственном месте Земли так несравненно благоухает, смешивая в себе всю леность лета, соль морских глубин, пряные запахи полей – Италия. Моя любимая Италия, в которой все от Венецианской Ривьеры до Тосканы с ее нескончаемой сиестой заставляет не думать о смене дней и о жизни вообще.

Альпийские пики грациозно возвышаются над вросшими в холмы деревушками с классической красной черепицей. Неровные линии гор уходят куда-то далеко-далеко и обрываются где-то там, наверное, на территории Франции, уходя в низкие облака. Как будто горизонта и нет вообще – все сливается в одно бесконечное серое ничто. Но здесь, под этим небом, краски все еще имеют свои девственные цвета, и солнце освещает все вокруг.

Бегущие по склонам гор ручьи прозрачны, в их истоках уже охлаждается золотое Кьянти, багровеющее Брунелло де Монтальчино… Там в небо стремительно уходят средневековые башни, поражая своей простой каменной архитектурой и непростой историей. Ловя ниспадающие потоки, в небе над побережьем кружат чайки, то опускаясь, то, помогая себе несколькими взмахами крыльев, поднимаются к большому круглому желтому солнечному шару. И несмолкающий их гомон под шуршание набегающих на прибрежный песок волн искрящегося Средиземного моря устремляется в лазурную высь.

Соль остается на руках, на лице, на одежде. А я продолжаю вдыхать такой нереальный, но все такой же опьяняющий воздух. Пусть, пусть это будет сейчас, когда я уже никогда не смогу увидеть и почувствовать. И я вновь поднимаю взгляд.

А там, где-то вдали зажегся маяк – небесный столб, подпорка для низких кучевых облаков. Он зажигается и гаснет под порывами ветра, что гонит по вечернему пляжу колкие кристаллы песка, которые больно впиваются в ноги. И пусть все именно так – солоно и больно – но эти мгновения хочется продлить столь долго, чтобы навсегда запомнить.