Евгений Чертовских - Дед Семён и другие. Рассказы

– Нет, ты прикинь. Дед Левон умер, Якову шестьдесят один год. Немолод, да? Сергей не женат и на двенадцать лет в сапоги.

– Ничего. Ты же здесь. Значит, всё образовалось. В вашем роду в привычке иметь поздних детей.

– Я думал, ты посочувствуешь моим предкам.

– Сочувствую и жалею. Да, им видимо тяжело было, но мне надо идти Лизу укладывать спать.

Да, эффекта, которого хотел добиться Семён, не получилось, и он вернулся в свой кабинет. На подходе прислушался. Вроде ничего. Взялся за ручку двери и услышал взрыв. Резко открыв дверь, он влетел в помещение… На столе в полной тишине горела свеча в подсвечнике.

– Ну что, чувствую скоро психушку вызывать надо будет.

«Ранним утром 14 июня 1877 года в густом тумане, намного севернее Добрудже, в районе местечка Зимницы, русские войска начали форсирование Дуная своими основными силами».

– Ах, вот оно что…

«Рота, в которой был Сергей, входила в головной отряд генерала Гурко и форсировала Дунай среди первых».

Семён встал и подошёл к окну. Вгляделся в темноту.

– Темным темно и ничего, – как-то нараспев произнёс он.

Вдруг, показалось, что в темноте происходят какие-то движения. Чем больше Семён напрягал зрение, тем чётче ему виделась картина, картина боя. Солдаты куда-то бежали, стреляли, падали. Семён ощутил себя бежавшим рядом с ними. На ходу наткнулся на корчившегося в страшных муках турка и отпрянул от него. Перескакивая через окоп, ткнул штыком в вылезавшего турка и от его крика шарахнулся в сторону. И только, когда ротный стал собирать своих солдат далеко от берега, он ощупал руки, ноги, вроде бы все цело, даже не ранен, если не считать, что щиплет щеку и шею. Провёл рукой по щеке и увидел на ней кровь. Ротный и унтер-офицер уже подравнивали солдат в строю. Стоявший рядом спросил:

– Что там у тебя?

– Вот кровь, – сказал он, показывая руку, – малость царапнуло.

– О чем вы здесь? – сердито спросил подошедший ротный.

– Вот, малость царапнуло, Ваша бродь, – подтянувшись, выпалил сержант.

– Перевязать! – бросил, отходя, ротный.

Подошел санитар, отвел в сторону и наложил легкую повязку. На реке еще раздавался шум переправы, а отзвуки боя уже откатывались вглубь территории когда-то захваченной турками. Стреляли орудия, трещали ружейные выстрелы, доносилось русское могучее «УРА!». Плацдарм занят и успешно расширялся…

Тряхнув головой, Семён отпрянул от окна.

– Это же надо. Полное ощущение. Так, и что же дальше? Почитаем…

«К этому времени Гурко своими войсками, взяв в тылу у турок последнюю крепость, завершил полное окружение Плевны. Оказавшиеся без продуктов и снабжения извне и видя, что русские не штурмуют, а благоустраиваются, готовясь к длительной блокаде, Осман Паша сделал попытку прорвать кольцо окружения».

– Опа! Вот это интересно. Увидеть бы! А как это сделать? – Семён пристально посмотрел на подсвечник. – Помоги, ну.

Показалось, что пламя свечи колыхнулось и от металла пошло приятное тепло. Опустив глаза на рукопись, Семён весь ушёл в текст.

«В день, когда турки пошли на прорыв кольца окружения, перед окопами сибирского полка, в каких-нибудь трехстах шагах, в молочном тумане блеснули густые ряды турецких штыков. На русских позициях прозвучал сигнал тревоги, загремели пушки, и турки сразу же ринулись в атаку…»

…Сибиряки стреляли залпами. За то короткое время, пока турки пробежали сотню шагов, по ним было сделано несколько залпов. Будь это обыкновенная атака, ее бы остановил этот огонь. Но людская масса, несшаяся на русские позиции, была так огромна, что не могла остановиться. Одни падали, другие перебирались через тела убитых и шли вперед, передние опять падали, сзади напирали все новые и новые ряды турок, торопясь выскочить из-под артиллерийско-ружейного огня. Толпа навалилась на русские окопы. Здоровые отхлынули назад во вторую линию окопов, а раненые были растерзаны, раздавлены напиравшим врагом. Турки почти не стреляли, они изо всех сил рвались дальше, быстрее вырваться из этого кромешного ада. И вот уже волна их докатилась до гребня второй линии, здесь упорство русских еще увеличилось.

Семён почувствовал, что левая рука немеет и плохо слушается. Напор противника не ослабевал, некогда было оглядеться. В гуще боя, когда русские солдаты в рукопашной схватке удерживали свои позиции, где-то сзади грянуло русское «УРА»! Значит, пришла подмога. Вдруг удар в грудь, земля ушла из-под ног, и он куда-то провалился…

Не хватало воздуха. Семён резко и глубоко вдохнул и услышал треск горящей свечи.

– Ну, спасибо! – обращаясь к подсвечнику, ещё раз глубоко вдохнул. – Удружил. Я думал всё, убили.

Придя в себя, Семён обратился к рукописи.

«Очнулся Сергей среди раскинутых палаток, кругом стоны, страшно хотелось пить. Позвал несколько раз, но никто не подошёл. Он вновь впал в забытье. Очнулся, когда его перевязывали, понял, что лежит в палатке на длинном столе. Резкая боль пронзила грудь, и он опять потерял сознание. На второй день, когда Сергей окончательно пришел в себя, его повезли в тыл и поместили в госпиталь, расположенный в Кишиневе».

– Ну и отлично, – спокойно вздохнул Семён.

– Что тут у тебя? – раздался тихий голос Марины.

– Всё нормально. Читаю.

– И как там твой прадед в армии?

– Всё в порядке. Двенадцать лет отменили, заменили шестилетней службой. Под Плевной ранили пулей в руку и штыком в грудь, – отчеканил Семён.

– Ну?

– Вот те и ну. Серьёзно. Да, ещё интересно. Когда вернулся домой, после ранения, то стал курить трубку, кривую такую. Иди сюда. Вот, смотри. Здесь о том, как он вернулся домой.

«С возвращением Сергея в доме, казалось, не прекращался праздник. То и дело приходили соседи посмотреть на солдата, послушать его рассказы об увиденных им странах, о тамошних народах и их обычаях. Говорил о себе мало и с небольшой охотой, зато с увлечением рассказывал о Бессарабии, Румынии и Болгарии. Посасывая свою трубку, он повествовал о трудолюбии народов, о любовном и бережном отношении к земле, к природе. С упоением рассказывал о том, как ухожена в тех краях земля и какие на ней выращивают овощи, зерновые, сколько там фруктовых садов. Мужики, кряхтя, чесали затылки, порой односложно и невнятно, произносили: «гляди…», «вот как…», «м-да…», «надо же…, а мы-то».

– Счастье и праздник, – Марина стёрла со щеки слезу.

– И женили ведь его. На сироте, Евдокии Сергеевне. Это известно точно.

– А… – Марина не успела задать вопрос.

– Двадцать семь, – Быстро проговорил Семён. – Ему было двадцать семь лет.

– Да я не про это. Про сироту. То есть про невесту.

– У дяди своего воспитывалась. Вот у отца что написано: «Сирота воспитывалась у своего дяди. Вся ее жизнь в чужом доме глубоко отразилась на ее характере. Тихая, скромная, умеющая быть полезной в любом деле, она к тому же отличалась душевной лаской и простотой».