Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

– После того, что им устроил старый Джон Хепберн, приор, – философски возразил граф, – мы с ними давно уже на крови, разве нет? Убрался – и слава Богу, меньше вони. Хоумы все-таки родня, хоть и дальняя, не резать же их только за то, что лорд у них без мозгов…

Граф Босуэлл не поскупился на то, чтоб приветить своих гостей – пиршественные столы занимали оба холла замка, зал для лордов и ближних, и зал для кинсменов помянутых лордов, и столы стояли на берегу Хермитейдж-уотер, под открытым небом, под первыми звездами в летнем небе Приграничья. Кто не был сыт – был пьян, и наоборот, однако, сытых и пьяных одновременно было больше всего. Пол, устланный тростником, был также покрыт уже и объедками, и телами павших в сражении с добрым виски. Тот, кто не храпел – братался с соседом, но дружба эта не проживет дольше похмелья. А с кухонь все наплывали и наплывали новые блюда, кувшины эля, огромные свежие хлеба… Над головами усталых, объевшихся, хмельных гостей в холле для лордов плыли первые звуки музыки – флейты, волынки и барабаны, и еще нежный подголосок фиддлов. Кто еще мог стоять на ногах, горели желанием растрясти еду перед вторым заходом обжорства и пьянства. Белокурый скучающим взором окинул зал, обратился направо:

– А танцевать мне тоже не положено, дядя Болтон?

Старший родич оторвался от крупной говяжьей кости, которую выловил из рагу – лорд Болтон был на редкость трезв, прекрасно понимая, что у него впереди еще бессонная ночь, и брал свое едой. Волокна мяса застревали в его густой бороде, лоснящейся от жира, и кое-где свисали с усов, хотя он деликатно утирал рот полотенцем, лежащим на коленях. Вот потому, отвлеченно заметил про себя Патрик, и следует бриться начисто, по примеру епископа Брихина и самого Цезаря… и потер шершавящийся подбородок.

– Это уж как твоя графская светлость изволит, – отвечал Болтон, проглотив кусок, препятствовавший разговору. – Но даму выбирай с умом, Патрик. Тут четыре фамилии кровников, которые только из уважения к твоему титулу и своре Хермитейджа попрятали ножи на двое суток. Если ты выберешь девицу Скотт – не поймут Керры, хотя Фернихёрст с Бранксхольмом, в отличие от Кессфорда, пока что не на крови. Если ты выберешь одну из Максвеллов – лохвудские Джонстоны тебе это потом припомнят, хоть и сидит их тут только два десятка соглядатаев, не больше… да и все остальные за своих дочерей порвут горло. И почти каждая из девиц, кого ты позовешь в пару, решит, что ты ее зовешь и в постель… и замуж. Оно тебе надо, сейчас жениться?

– Ничего себе, – хмыкнул Белокурый. – Да у вас тут посложней, чем при дворе, как я погляжу.

И он спустился с помоста, направляясь к столам, стоящим по правую руку от хозяйского, все-таки туда, где обосновались Максвеллы, неторопливо прошел несколько шагов, прекрасный, равнодушный к похвале и хуле, к восторгу и поношению, в этом своем темно-кровавом бархате, переливающемся золотым отсветом при движении – словно внутренний огонь Белокурого пробивался изнутри, из души, на поверхность платья – и все с той же мягкой, сдержанной грацией сильного парня, воина и наездника, затем остановился, почти не глядя, протянул открытую ладонь в пространство… волынки уже начинали его любимую тему хорнпайпа, но для парадного случая ничего, лучше паваны, пока не придумано.

Патрик знал, чья рука ляжет в его собственную еще прежде, чем он позовет. Леди Дженет Хоум поднялась со своего места, полная достоинства и неоспоримого права быть рядом с ним – до того, как любая из девиц Максвелл поняла, что происходит. Лорд Джон Максвелл заметил нестерпимую досаду на лицах племянниц и усмехнулся в бороду – девчонкам придется подождать…

– Потанцуешь со мной, сестренка?

– Как вам будет угодно, ваша светлость, господин брат мой…

Серые глаза Джен искрились весельем, когда он вывел свою даму на середину зала.

Роберт Максвелл метнул на сводного брата такой взгляд, что Белокурый задумался, а нет ли уже у Дженет нареченного… Роб – не худший вариант, но сестра графа Босуэлла, любимца короля, явно заслуживала жениха породовитей и поближе к столицам. И почти все молодые леди в зале отравились черной желчью, утешив себя только тем, что хилая худая стерва – единоутробная графская сестрица. Ничего, они своего часа дождутся – на сестрах не женятся, и с ними не спят, будь ты хоть трижды Дивный граф.

Они прошли в танце с десяток па в молчании, улыбаясь, искренне любуясь друг другом, двигаясь так согласованно, словно тела их связывала невидимая нить кукловода. Дженет смотрела на него почти завороженно, как если бы облик брата был для нее светлее солнца.

– Патрик, ты такой красивый…

– Ты тоже, моя малышка, ты тоже, – это было не совсем правдой, потому что Джен сейчас напоминала лебеденка, серого, незрачного, являющегося еще только мечтой о лебеде, но мечтой, которая непременно сбудется. – Но говори со мной не об этом. Времени подумать у тебя – до конца паваны. Я выставил вон твоего дядюшку, но, может, ты хотела бы в самом деле вернуться к Хоумам?

– С какой это стати? – удивилась Дженет.

– Максвелл не принуждает тебя выйти замуж за кого-нибудь из своих?

– Нет, и разговора не было…

– Договоримся: ты скажешь мне, если это случится. Независимо от того, будет ли наша мать на стороне мужа или нет, ты мне скажешь, если брак будет тебе не по душе.

Это не было просьбой, это было приказом. Джен Хоум по крови не принадлежала к роду старшего брата, и не была в его власти, как лэрда, однако с готовностью приняла его волю над своей… по любви, и потому что он в самом деле ослеплял собою ее полудетский взор.

Граф Босуэлл остановился посреди холла, когда умолкла павана, поцеловал узкую руку и затем – высокий белый лоб леди Дженет Хоум. И девочку бросило в жар не от ласки, а от того, что она очевидно дорога его сердцу.

Хермитейдж-Касл, жилые покои лэрда, Лиддесдейл, Шотландия

По стенам зала горели факелы, отбрасывая причудливо пляшущие тени, но за стенами Хермитейдж-Касла стояла глухая ночь. Завершился пир, и подошел к концу день присяги, когда в Караульню съехались лучшие из лучших в Долине, именитые лорды Границы, чтобы засвидетельствовать свое почтение молодому графу Босуэллу. Большинство из гостей разместилось в шатрах вокруг Караульни, самые ближние к хозяину по крови или по узам дружбы занимали покои в замке. Снаружи еще раздавался вой волынок – еще гуляли рейдеры, еще горячи были песни и ругань, и еще метали бревно, ревом приветствуя самых умелых, и звуки рила плыли под ясными летними звездами, смех и визг бойких девушек Хермитейджа, азартные уговоры парней…