Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

А мирные дни тем временем проходили за родственным чревоугодием и выпивкой с Болтоном, охотой и – разговорами. Охота выдавалась нечасто, ибо погода не радовала, и тезки днями напролет просиживали в Южной башне, в покоях лэрда, где Йан МакГиллан, склоняясь над массивным дубовым столом, потемневшим за десятки лет и десятки хозяев, раз за разом наполнял тускло сияющие в свете свечей тяжелые серебряные кубки… В пасти пылающего камина на мельчайшие красноватые брызги распадались головни и куски торфа, струи ледяного дождя хлестали в плотно затворенные ставни. Любимая гончая Болтона, вывалив узкий розовый язык, носом толкала графа под локоть, требуя подачки, и, не глядя на собаку, Босуэлл отправлял телячьи кости под стол. Лорд Болтон, хмелея, все более веселясь, оглаживал бороду, щурил насмешливо темные глаза, отпускал племяннику то тумак кулаком в плечо, то одобрительное похлопывание по спине – как собутыльнику, не как собственному лэрду. Болтонские байки о днях минувших от рассказов железного Джона отличались куда меньшей серьезностью и обилием любопытных деталей. Патрик сроду не слыхивал столько телесных подробностей из жизни достойных предков. До сего момента они в большой степени представлялись ему фигурами летописи и геральдическими святынями.

– Дед наш был молоток, хотя и папенька не промах. А прадед, ну, это мне он прадед, а тебе так прапрадед будет – первый лорд Хейлс который и шериф Бервикшира, тот, понимаешь, хозяйничал в Данбаре, как раз когда в замке жила вдовая королева Джоан Бофор, ну и ходили слухи, что они не Библию читали вместе-то… Бойкий был, не то слово… в тыща четыреста пятьдесят третьем уже в Парламенте заседал. Несколько раз мир с южанами заключал на границе и честью-имуществом клялся за его достоверность. Имущества там, правда, было еще не Бог весть сколько. А дед наш, Адам – он был ему старший сын. Уж не знаю, как дед пробился в королевские конюшие – даже лордом не был, так, мастер Хейлс, вечный наследник, навроде меня. Видать, за мощность легких, не иначе… Орал так – от его голоса боевые жеребцы приседали, как кутята, лепехи откладывали. Лютый, что волк голодный, и характера мерзкого. Я сам-то его не видал, он до моего рождения помер, а это мне матушка рассказывала, хотя и ее в добром-то нраве никак не обвинишь. Но кой-что, видать, было у него, как у всех Хепбернов, за который предмет девкам любо подержаться – когда Джеймса Второго, как дурака, пушкой пришибло насмерть, королева-регентша Мария Гелдернская, бургундская штучка, быстро сообразила, с кем прилечь. Суровый был мужчина, вместе с отцом они вдвоем держали замок Бервик против Ричарда Йорка, герцога Глостера, который еще потом королем английским стал. Хепберны последние были хранители и капитаны Бервика, до того, как он сассенахам отошел. Но помер Адам рано, вроде и полувека не протянул, а это в нашем роду редкость. Вон братец-то его младший, старый Джон, приор Сент-Эндрюса, сколько небо коптил… или так не говорят про священников, а? В общем, коли старого Джона не забыл, можешь представить, что за стервец был твой прямой прадед Адам по натуре. Сам темный, глаза светлые… у первого графа Босуэлла, его сына, моего отца и деда твоего, та же масть была и нрав тот же лютый.

И этот припев «спал с королевой» постоянно присутствовал почти во всякой истории о вожаках фамилии Хепберн.

– А правда, что дед… – Патрик помедлил, выбирая слова.

– Про то, как убили Джеймса Третьего? – спокойно перехватил разговор Болтон. – Того мне не ведомо. Сам понимаешь, я и помыслить не мог его о чем-то таком спросить. Но поговаривали разное, особенно после того, как новый король ему кинул это лорд-адмиральство… Что до того, как я об этом думаю… он-то? Он мог. Тебе маленький Джон про нашего отца рассказывал что-нибудь?

Патрик, уставясь в огонь камина, находился сейчас довольно далеко от Хермитейджа. Одно имя старого Джона Хепберна разом отправило его на шесть лет назад, в зеленый двор древнего замка Сент-Эндрюс, где граф-мальчишка и ехидный епископ обменивались ядовитыми любезностями и ударами палаша под говор волн северного моря. Он почти ощутил боль в подвернутой щиколотке. Шрам на скуле, летящие тени яблоневой листвы на суровом лице растянувшегося в траве молодого, но железного Джона, на лице, так успешно приученном казаться забралом шлема. «Ваш отец встал тогда между нами… поэтому я остался в живых» .

– Скажем так, кое-что, – отвечал Босуэлл Болтону. – Мало рассказывал.

Лорд Болтон хмыкнул весьма многозначительно:

– Не удивлен. Отца, было, хлебом не корми, дай над Джонни поизмываться. Раз Адам не утерпел, встрял в эту трепку, сам за него получил отменно, но иначе зашиб бы младшего отец насмерть. Главное, ведь не за что было… кроме его лица и норова. Джон – последыш, родился аккурат когда отец вернулся из французского посольства… и что ему по дороге домой в голову вступило, уж мне неизвестно, а только, видно, он не то о нашей матери надумал. А Джон рос – да и сейчас такой – ни разу ни Хепберн. Гордон он, рыжий, сероглазый Гордон, в дядьку, третьего графа Хантли. Ты видал старика?

– Не приходилось.

– Ну, нынешний-то, внучок его, Джордж, четвертый Хантли, на него не похож вовсе, так что и не сравнишь. Короче говоря, я про что… первому графу Босуэллу родного сына зашибить за бредовую свою мысль было – плевое дело, а ты говоришь – король! Он сделал ставку на принца, а чтоб кости легли, надо было только стаканчик тряхнуть, верно ведь? Горцы стояли за короля, равнины и граница – за принца. А псов злее Хепбернов ты на границе еще поди-поищи. Кто говорит, монах после боя проник к плененному королю, кто говорит – неизвестный рыцарь… новый-то король остаток дней власяницу носил, за вероятное свое пособничество в отцеубийстве, так на Флодден в ней и пошел, в ней и лег. Наш папенька, правду сказать, на себе вериг не таскал и в покаянии ином также замечен не был. Оттого ли, что виновен или безвинен – кто теперь разберет, кроме чертей в преисподней?

И Болтон, любимчик покойного лорда-адмирала, употребил для описания его посмертной судьбы ровно то же выражение, что и ненавидимый младший сын Брихин.

– Но почета ему отвалили по самое горло, с лихвой, – продолжал Болтон свои россказни. – В Англию ездил за королевской невестой, сам женился на ней по доверенности, брак подтверждал…

– Это как? – очень удивился Босуэлл. – Подтверждал королевский брак за короля?!

– Ну да. После мессы, после пира, сопроводили его в присутствии прочих благородных господ в спальню Маргариты, она уже в подушках сидит, в чепце, в кружевах, как положено, этакая роза Тюдоров. А граф поцеловал ей руку, как государыне, а затем поставил ногу на край постели… вот уж белье ей заляпал, надо полагать, – Болтон хохотнул, – это и было знаком совершившегося брака. Как если бы король ее познал уже…