Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

– За что, я спрашиваю? – громче повторил Берк.

– Он пренебрег моим приказом. Он будет повешен.

– А кто ты таков, Хепберн, чтобы отдавать нам приказы? Чтобы вешать моих людей? Ты не имеешь права…

– Как раз имею. Кроме того, что Хепберн, я – Босуэлл. И это моя земля. И я – Хранитель Марки, Берк, я имею здесь право на все.

– Нет, пацан, это ты так считаешь. Нашим лэрдом не станешь просто потому, что ты тут родился. Или потому, что подмахнул кому надо, там, при дворе. Поэтому засунь-ка свои приказы…

Белокурый чуть приподнял левую бровь:

– Да ну? Версия интересная. Трепаться хватит, вынимай палаш, поглядим, у кого длиннее.

– Стану я еще драться с тобой, щенок! Только добрый клинок марать!

– Станешь. И сперва я убью тебя – за то, что усомнился в моем праве, а после повешу твоего брата – за неподчинение и в назидание прочим. Уж прости, Берк, – ухмыльнулся Белокурый и с особым наслаждением прибавил любимую фразу грозного лорда Финнарта. – Ничего личного.

– За бабу? – удивился Берк. – За дешевую подстилку?! Ты не рехнулся ли, малыш?

– За слово Босуэлла. Ты не поверишь, мне плевать, к чему бы оно не относилось… Берк, вели своим расступиться, пока не поздно, выдай мне Джоба – уйдешь невредим.

– Да ты впрямь чокнутый, Босуэлл! – расхохотался Берк. – Коли тебе нужен Джоб, ступай да возьми его!

Маршаллы подтянулись ближе к своим главарям. Босуэлл в одиночку сделал им шаг навстречу.

– Пат-рик-не-на-до! – одними губами произнес лорд Болтон, чутьем понимая: все бесполезно, это конец. Но вышел вслед за племянником, крепко уперся стопами в землю и положил большие ладони на рукоять палаша – по правую руку от Босуэлла.

Из полутьмы к костровому кругу молча выдвинулся рослый Джон Бинстон и встал у Патрика за спиной – кузен открыто сделал свой выбор и добровольно, безмолвно, как телохранитель, принял на себя защиту главы семьи. Тихо, точно кот, из темного угла скользнул узколицый Роберт Эллиот и занял место по левую руку молодого графа.

Свора Хермитейджа встрепенулась, Бинстонские на шаг перетекли ближе к костровищу. Эллиоты возроптали, но не шелохнулись. Если они пойдут за Патриком, то надежда еще есть, конечно, но…

– Так, – ухмыльнулся Маршалл, – отлично, отлично. Старик, пацан и пидорас – это все, кем ты можешь похвалиться?

В сущности, это была очень глупая смерть для третьего Босуэлла – не войти в соглашение с подельниками по вопросу, насиловать чужих баб или нет. Как будто баба – не обычный военный трофей! Чтобы отвлечься и освободить голову перед боем, Болтон принялся вспоминать последовательно точную численность гарнизонов Хермитейджа, Крайтона и Хейлса. В подсчете он сбился, и это разозлило его еще больше. А четвертым графом Босуэллом станет, по-видимому, бедняга Уилл Ролландстон, потому что они с третьим сейчас полягут рядышком вот ни за полпенни.

– Палаш, – негромко повторил Патрик, – вынимай палаш, Берк, хватит трепаться. Мне не терпится увидеть, какого цвета у тебя потроха…

И сам лениво, не торопясь, потащил клинок из ножен, разминая правую руку, медленно, сочно провернул восьмерку перед собой, а в левой руке его словно из воздуха возникла дага. И вновь с ледяным спокойствием посмотрел на Берка Маршалла.

Тут только Берк понял, что молодой Босуэлл не шутит ни в малой степени. Что это не гонор, не бахвальство, не опьянение прошедшим боем, не внезапный припадок, а совершенно спокойное и неколебимое намерение убить. Их обоих, его и брата. И осознание это, вдруг зашедшее в темный мозг Берка, во-первых, совсем не вязалось с видом мальчишки, стоящего напротив в самой классической позиции, а во-вторых, вовсе не способствовало душевному равновесию. Берк обозлился. С ревом кинулся он вперед, выводя палаш в замах – Болтон и Эллиот с двух сторон почти одновременно метнулись наперехват.

– Всем стоять! Разойдись! – заорал Белокурый. – Он мой!

И началось.

Мгновенно рейдеры освободили свободную площадку для драки. Вчерашние союзники, сейчас противоборствующие стороны поддерживали каждая своего бойца одобрительным ревом и выкликами, а свистом и хохотом сопровождали промахи соперника. Хепберн Болтонский сжимал челюсти до скрежета зубовного, и белели костяшки пальцев, сведенных на рукояти меча, когда в опасной близости от племянника в очередной раз свистел маршалловский палаш, но терпел, терпел, молчал, не двигался с места. Чутьем он понимал, конечно, что после первой же фразы в адрес Джоба отступать уже некуда, что только так третий Босуэлл и сможет завоевать себе место в Приграничье, но очень уж он привязался к племяннику за эти месяцы, и боялся представить теперь, что случится, если… Мать, старая графиня, черная вдова Хепберн, этого точно не переживет. Ведь мальчик так долго был надеждой рода.

Меж тем, надежда рода, отражая удары Берка Маршалла, еще успевал обдумывать, что нужно сделать, чтобы выжить в этой драке. Бок не сильно беспокоил его, но рану не стоило списывать со счетов. Противник – боец опытный, и легкой победы его стиль игры никак не обещал. Но Босуэлла вела ярость, холодная, легкая, пьянящая, как хорошее вино. От пузырьков этой ярости, забродившей в крови, ему дышалось легче, и легче он шел навстречу опасности, без страха, без торопливости. Ярость и ненависть были его вдохновением.

А Маршалл был неприятно удивлен тем, какой опасный противник ему достался в лице Белокурого. Патрик был не слишком опытен в практике, зато превосходно подкован в теории, гибок, увертлив, смел и скор в выборе приемов, и, прежде чем Берк успел как следует разогреться, графская дага дважды попробовала его крови. Ничего особенного, обычные порезы, но они прошли через защиту Берка, и он даже не заметил, как. И на каждый из этих ударов свора Хермитейджа разражалась насмешливым улюлюканьем, и из луженых глоток рвалось под своды зала: «Хепберн! Босуэлл! Иду навстречу!». И Патрик впивал этот рев, питал им свою ярость, несся на его волне… Белокурый уже знал, что делать. Берк был старше и тяжелей на руку, зато Патрик – легче в маневре. Спасение в том, чтоб загнать Маршалла в свой темп и вымотать его – да, несмотря на то, что Патрику самому уже было трудно дышать. Начал болеть бок. Едва он замешкался – и тут же маршалловский палаш проехался по предплечью сухим ожогом. Новая рана не столько обессилила, сколько заставила Белокурого поторопиться. С Берком пора было кончать, Босуэлл, дважды раненый, долго не простоял бы. Защиту Маршалл держал отменно, несмотря на дагу, которую все ж таки периодически пропускал до тела. Значит, надо было его спровоцировать, надо было рискнуть – и Босуэлл рискнул.

Он подставился.

При виде этой ошибки Болтон застонал, Маршаллы торжествующе заорали.