Леонид Бежин - Колокольчики Папагено

– Где? В общежитии? – Принц уже благополучно забыл, с чего начался разговор.

Полинька Сакс принужденно рассмеялась.

– Нет, в Италии. В Италии, конечно.

– О, да! Но последнее время там стало более хуже, вы не находите?

– К сожалению, я в Италии не была, – призналась Полина Георгиевна с легкомысленной беспечностью, позволявшей сделать вывод, что она не слишком жалеет о том, что не была в Италии. – В наше время туда не слишком охотно пускали. Эти райкомы, собеседования… Сплошная морока!

– А вы? – обратился принц к Жанне, из вежливости не оставляя вниманием хозяйку дома.

– А я была, – бесстрашно соврала Жанна.

– Когда ж ты успела? – зловеще зашептала (зашипела) ей на ухо Полина Георгиевна.

– Мне о ней рассказывал один человек.

– Этот твой италья?.. – Полина Георгиевна осеклась и закрыла рот ладошкой, чтобы из него не вылетел неуместный вопрос.

– Нет, один необыкновенный человек.

– О, в России есть необыкновенные люди! Я хотел бы знакомиться. Это моя мечта – встретить необыкновенного человека. Такого, как Будда. И пойти за ним.

– Тем более что Будда тоже был принцем. – Полинька Сакс демонстрировала знания, полученные на бульварных проповедях.

– Позвольте благодарить вас за ваше уточнение.

– Да, но ваша мечта о встрече… – Полина Георгиевна тревожно переглянулась с Жанной. – Боюсь, это будет не совсем удобно.

– Почему? Что есть в этом неудобного?

– Видите ли, Ваше высочество. – Полинька Сакс старалась быть дипломатичной. – Раньше необыкновенные люди были наверху, а теперь ушли вниз, в подвалы, котельные, ямы. Это не каждый выдержит.

– Все равно я хочу встретиться, – сказал принц, ставя свое желание выше всех противоречащих ему доводов. – Я изнемогаю по необыкновенным людям.

Жанна ко многому привыкла и была готова, но этого совершенно не ожидала. Да и кто мог ожидать, что Николай так рассердится. Она ведь только намекнула, когда рассказывала о принце и его заветной мечте встретить необыкновенного человека: вот, мол, есть один необыкновенный, и выразительно посмотрела на Николая (правда, тотчас опустила глаза), но принцу-то даже имени не назвала. И ни о какой встрече с ним, естественно, не договаривалась. Как она могла, не спросив! Но Николаю и этого оказалось достаточно, так его задело, укололо, оцарапало. Мало сказать, рассердился – разбушевался, осерчал, вознегодовал, стал кругами ходить по комнате, отшвыривая стулья (и без того сломанные). И, разумеется, посыпались упреки:

– Как ты могла такое сказать! Необыкновенный! И это про меня! Про того, кто все бросил, ото всего ушел, забился в тараканью щель, поселился в этом подвале, лишь бы со всеми сравняться, всем уподобиться, стать таким, как множество других. Так знай же, усвой раз и навсегда: я самый обыкновенный, заурядный, такой как все. И не смей меня называть иначе.

Жанна долго молчала, давая ему высказаться, – молчала даже тогда, когда и он замолчал. И лишь затем безучастно сказала:

– Ты не заурядный, а… рядовой.

Николай поначалу и не понял, что она в это вкладывала (поняла ли сама Жанна?).

– Что значит рядовой?

– Это значит, что ты стоишь в строю. Стоишь, руки по швам, готовый выполнить приказ.

Он задумался.

– Ну, пожалуйста, если тебе так нравится.

– Да, мне нравится, нравится. Я же не говорю, что ты главнокомандующий. Нет, ты рядовой. – Ее лицо осунулось, а голос дрогнул от обиды.

Николаю стало ее жалко и досадно, что позволил себе вспылить.

– Хорошо, хорошо, я согласен.

Именно то, что он с ней согласился, отняло у Жанны последнюю способность сдерживаться, и она расплакалась. Расплакалась, ненавидя себя за это и ругая последними словами.

– Ну, прости, прости… – Ему стало ясно, что надо не соглашаться, а каяться и просить прощения. – Я последний дурак.

– Нет, это ты прости. Но что я могу поделать, если я такая дура, если я тобой восхищаюсь и горжусь.

– Я не заслужил. Вот уж чего не надо, так это мной гордиться.

– Нет, надо! – Тут уж Жанна рассердилась, дала себе волю. – Надо! Ты необыкновенный человек!

– Вот пожалуйста. Снова! – Хотя она назвала его необыкновенным, теперь, после ее слез, он уже не мог на нее сердиться. – Что ж я такого необыкновенного сделал?

– Ты? Ты предсказал день своей смерти. – Жанна сама удивилась, что это сказала, и посмотрела на него вопросительно, с опаской: не промахнулась ли?

Он был вынужден признать, что не может ей возразить.

– Это многие предсказывали. И мудрецы и поэты. – Посмотрел куда-то в сторону.

Тут она осмелела.

– Ты можешь простоять на коленях полдня, держа в руках Евангелие.

– Ага, ты за мной подглядывала.

– Случайно так получилось.

– И что еще я могу?

– Ты любишь меня. – Она сосредоточенно вдевала пуговицу в петельку на платье.

– Для этого усилий не требуется. Тебя нельзя не любить.

– Меня-то? Еще как можно. Спроси, кого хочешь. А ты любишь. Вот тебе и усилие. Только, если можно, – она вынула пуговицу из петли, – отодвинь этот день, предскажи его годика на три позже.

С принцем Ниронгом Жанна и Николай подружились после того, как тот побывал у них несколько раз. Побывал один, без свиты, одетый по-простому, но с бирюлевским шиком, по его собственным словам. «Мой одежда есть бирюлевский шик», – произнес он с гордостью во время своего последнего визита, однако при этом поглядывал на них не без смущения и некоторой опаски, поскольку чувствовал себя неуверенно и ждал совета: не перебрал ли он со своим хваленым шиком? Николай и Жанна сразу поняли, что вопрос деликатный и тут очень важно не ошибиться, правильно на него ответить. Поэтому они дружно заверили принца: конечно же, нет, не перебрал, у Вашего высочества отменный вкус. Но при этом постарались осторожно внушить, что, возможно, его костюму немного вредит излишняя экстравагантность и некоторые детали не совсем сочетаются друг с дружкой.

«Какие?» – спросил принц Ниронг так, словно желал узнать имена преступников, которым намеревался тотчас отрубить головы.

Пришлось мягко и деликатно указать ему на некоторые погрешности. К примеру, черные кожаные брюки с шипами и тяжелые ботинки на высокой шнуровке – это, скажем так, одно. А пестрый платочек на шее и ремень с узорной пряжкой – совсем другое. И то, что подходит для кладбища, мрачной обстановки могил и склепов, вы простите, Ваше высочество, увы, не совсем годится для пляжа.

Принц выслушал, сначала посчитал, что у него есть явный повод обидеться, поджал карминно-красные губы, насупил оливковые брови, но затем решил не обижаться, а там и вовсе забыл о досадном эпизоде. При этом даже повеселел. Он попросил заварить чай, который принес с собой в фарфоровой ступке, и когда все расселись за столом, стал шутить, смеяться и рассказывать о своей семье. Он изображал в лицах отца, мать, братьев, любимую сестру Нум и – особенно выразительно – Первого министра двора, хитрую лису, интригана, взяточника и казнокрада. Изображал и престарелого мудреца-садовника с глазами кроткой лани и седой тигриной бородкой, умевшего заклинать змей, гадать по руке и открывшего принцу многие сокровенные тайны. Оказывается, в одной из прежних жизней принц тоже ухаживал за садами – теми самыми садами Лумбини, где родился Будда. Он был свидетелем этого рождения – издали видел, как на царицу Майю снизошел небесный свет, и до него донесся первый крик новорожденного.