Вячеслав Киман - Джек

– Вот этот можно? – спросил Витя. Это был чёрный, средних размеров бинокль, лежавший в самой середине стола.

– Сколько просите за него? – с лёгким беспокойством спросил Павел у торговца.

– Четыре, – мужчина с бородавкой на носу недоверчиво посмотрел на своих первых в это утро покупателей, не рассчитывая на свою удачу.

Павел достал деньги и что-то прикинул в голове, потому что он вдруг посмотрел на небо.

– Ладно, гвозди подождут, – сказал он еле слышно, – мы берем бинокль!

– Ооо… Прекрасный выбор, это восьмикратный бинокль, лучший из всех остальных. Вы не ошиблись в выборе, – засуетился человек с бородавкой. Он явно лукавил, так как рядом лежали другие бинокли, выглядевшие не хуже этого.

– Обратите внимание на ножи, это швейцарские, десять лезвий.…С биноклем само то…Дешево отдам…, – человек суетился и был готов кланяться покупателям, выполнившим его дневную выручку с самого утра. Он услужливо наклонил голову набок, выдвинув челюсти вперёд, а искусственная улыбка обнажила позолоченные зубы.

– В другой раз, – сказал Павел, передал деньги человеку с бородавкой на носу и поспешил уйти подальше от этой нестерпимо противной любезности, тронув сына за локоть, чтобы тот очнулся от своего шокового состояния.

Витя держал двумя руками прекрасный предмет, трогал его прорезиненный корпус и слегка дрожал. Иногда он отрывал от бинокля свой взгляд, чтобы оглянуться, – вдруг его преследуют? Но тут же его внимание снова возвращалось туда, где находился предмет его вожделения, он ощущал его тяжесть – это была настоящая, взрослая вещь, и её хозяин- он, Витька!

Всю дорогу ему казалось, что мотоцикл едет намного медленнее, чем всего час назад, но уже через полчаса Юпитер был перед поворотом в знакомый проулок. Вдруг послышался хлопок, Павел посмотрел вниз в сторону глушителя, но ничего не заметил. Равномерный, чуть сизый дым струился из глушителей и стелился по дороге за мотоциклом. Тем не менее, он решил заглушить его и осмотреть. Только он успел повернуть ключ зажигания, как раздался ещё один хлопок. Это были ружейные выстрелы где-то далеко в лесу.

– Охотники, что-ли? – рассуждал вслух Павел, – но какого чёрта в это время года?

Тут же раздались ещё два глухих выстрела с небольшой паузой, после чего всё стихло. Марти пытался поднять лай, но указательный палец хозяина, выставленный в его сторону, дал понять, что лучше этого не делать. Марти немного поворчал, но притих, только свесил розовый язык и часто задышал, как будто только что догонял ворону.

– Ладно, поехали домой, мама, наверное, заждалась нас, – дернув рычаг кикстартера, сказал Павел. Юпитер рыкнул на повышенных тонах, но через пару секунд успокоился и принялся равномерно жужжать, будто спрашивая у человека: «Одобряешь? Вижу, что одобряешь!»

-7-

Когда Фёдор зашел в лес, в лицо ему хлынула цветущая свежесть мая, растаявший снег обнажил гладкие стебли кандыков, которые своим сладковатым дурманом ударили в нос. На минуту забыв, что он тут делает, отпустил свои мысли во времена юности, когда он был другим. Человек меняется внешне, его характер грубеет или становится мягче, но память о прошлой жизни только немного притупляется. Она не стирается полностью, как бы мы не хотели избавиться от самых горьких воспоминаний.

Память издевалась над Фёдором, она терзала его мозг, пульсирующий и пытающийся вырваться из черепной коробки. Вновь всплывал силуэт, отбрасывающий тень на деревянную стену охотничьего домика, когда в его открытую дверь хлынул оранжевый солнечный свет. Эту тень создавало висящее на верёвке тело отца. Переброшенный через балку шпагат, скрученный в несколько нитей, был натянут струной. На полу под трупом разбросаны несколько тонких березовых брёвен. Тело медленно поворачивалось на верёвке, как будто не хотело обрести покой в одном положении, осматривая серые бревенчатые стены вокруг себя. Ещё секунда, вторая, третья, четвёртая, лицо уже повернулось в сторону Фёдора и смотрит на него чёрными глазами через узкие надутые щели век. Серое лицо с тонкими полосками фиолетовых губ на нём, которые сейчас откроются и скажут: «Ну что, выродок, смотришь? Сейчас я поговорю с тобой по душам!»

Он помнил это всегда, всю жизнь он представлял эту картину смерти. Запах испражнений, царивший в охотничьем домике, до сих пор преследовал его, но не это было самым ужасным. Он ненавидел отца, каждый день пьющего и избивающего его и мать до крови. Фёдор рано повзрослел, не видя отцовской ласки и заботы.

Он стоял и смотрел на тело, которое завершало осмотр периметра и возвращалось в исходную точку. «Оно не может долго вертеться, ему пора остановиться», – как ни странно, но такие мысли посетили мальчишку, не отрывающего глаз от трупа. «Он тут недавно, но прошло достаточно времени. Он не должен так долго крутиться…», – шоковое состояние удерживало его на месте, парализуя ноги и руки. Попробовав оторвать взгляд от головы трупа, он поднял глаза немного выше, туда, где веревка была переброшена через потолочную балку. Нити самодельной верёвки издавали звук, похожий на скрежет медленно открывающейся двери сарая. Несколько шпагатин были уже порваны и висели кудрями в общем пучке вместе с уцелевшими.

Внезапно скрежет усилился, появилось ещё несколько кудрей, и струна порвалась. Труп с глухим звуком упал на земляной пол, едва не задев Фёдора. Его оцепенение улетучилось за секунду, он отскочил назад мгновенно, как ужаленный, а место, где он только что стоял, заняло серое лицо покойника, почти сливающееся с цветом пола. Казалось, что чёрные глаза следят за мальчишкой: «Куда это ты намылился, выродок? Сейчас я тебя научу жизни!»

Тогда это произошло в первый раз: зелёные штаны с заплатами на коленях поменяли цвет на почти чёрный между ног, мокрая полоса расплывалась вдоль внутреннего шва. На сандалии закапала желтоватая жидкость. Фёдор смотрел на растекающуюся лужу, она приближалась к голове трупа. Вот она уже стала затекать под неё, скоро голова лежала в тёплой луже и смотрела на безнаказанного мальчишку.

Отец исчез рано утром, когда пил до середины ночи, а потом гремел в сарае, пока солнце не взошло. Мать с сыном прислушивались к малейшему шороху всю ночь, боявшись сомкнуть глаза. Такое же утро последних дней мая, яркое белое, почти ядовитое утреннее солнце, как и сегодня, колыхало волны тревоги и страха, дикого одиночества. Фёдор забыл про Стеньку и шёл молча, тупо уставившись в заросшую тропинку, как и тогда, ведущую в заброшенный охотничий домик. Мать трясущимися руками взяла Федьку за голову и посмотрела в его зелено-желтые глаза.

– Сынок, прошу тебя.… Проследи за ним, но будь осторожен! Не попадись ему на глаза.