Сергей Терещук - Мальчик и море. Непридуманные истории

– Батюшки, Сереженька, где ты был?

– Я упал с дерева, бабуль…

– Иди в ванну мыться, родненький! Хорошо, ручки, ножки и глазки целы! Головушка ты моя!!!

Вот так! Для бабули у меня были ручки, ножки, глазки и головушка! И шо бы вы там не казали, шо я дылдак!

К десяти годам в моей комплекции мало что изменилось. Только выше ростом стал, а ума, как многие считали, не прибавилось… Вполне возможно… На вид мне было пятнадцать, а по поступкам – дитя дитем! Жили мы в пятиэтажке, технический этаж которой был вечно затоплен. Вода доходила до третьей ступеньки лестничного пролёта, ведущего в подвал. Поэтому из живности там водились только комары. Раз, бегая по двору, нашли мы с другом Толиком маленького котёнка. И решили сделать из него отважного мореплавателя. Нашли коробку из-под обуви. Воткнули в дно палку, привязали к ней крышку от этой же коробки навроде паруса, посадили туда котёнка и пустили в плавание с третьей ступеньки подвальной лестницы. Но так как мы мало были знакомы с технологией судостроительства, наш корабль тут же начало терпеть крушение. Котёнок оказался в воде. Коробка вся размякла и ушла на дно. Котёнок работал лапами, высовывал мордочку из воды и плыл… Но не к нам, а вглубь, туда где была закрытая дверь в сам подвал. Конечно, все наши «кис-кис», «на, иди сюда» и прочие возгласы были проигнорированы, и котенок продолжал удаляться. Я бы на его месте сделал то же самое. Мало ли чего ещё от нас, дураков, можно было ждать! И тут в подъезд зашел мой отец, вернувшийся с работы. Мы с другом вжались в стену.

– Вы чего тут делаете? Курите?

– Нет! – ответил Толик.

– Руки покажите!

Мы протянули трясущиеся ладони.

– А чего вы тогда тут торчите? Идите на улицу, там солнце…

Язык мой от страха совсем присох к нёбу. Я и не знал, чего сказать. Только виновато смотрел на отца. Толик показал пальцем в сторону подвала.

– Там котёнок…

– Где? Какой котёнок?

И отец стал вглядываться в темноту под лестницей, где теперь уже совсем редко раздавался всплеск. Было понятно, что маленькая животинка выбилась из сил и могла вот-вот уйти на дно вслед за коробкой.

– Котёнок? Как он там оказался?

Отец посмотрел прямо мне в глаза, и меня прорвало! Сквозь слезы и заикание, я начал свой рассказ:

– Мы хотели, чтобы он поплавал… мы кораблик сделали…

Я не успел досказать. А отец снял туфли, носки, закатал брюки…

– Ах, ты ж мать честная! Что же вы…

И полез в мутную, вонючую воду. Рядом со мной ревел Толик, размазывая пыль по щекам. Не знаю, как он, но я не боялся наказания, мне было жалко котёнка. Как я мог убить маленькую мохнатую жизнь!

– Папочка, я больше не буду! Пожалуйста, спаси его, папуля! Спаси!

Вообще отец не любил кошек. Сколько раз мама пыталась уговорить его, он отвечал прямо и непреклонно:

– Аллочка, прошу, не надо, я не перенесу в квартире это зверьё. Кто будет за ним ухаживать? Не надо!

А тут мой отец, бурча себе под нос слова, которые я слышал только от старших мальчишек и никогда от него, поскальзываясь на слизи, осевшей под водой, и намочив по колено свои костюмные брюки, спасал комок шерсти, который вполне возможно уже отдал богу свою крошечную душу. Я закрыл глаза и отвернулся к стене. Толик побежал к себе домой. Он жил на третьем этаже, прямо под нами. Дверь, хлопнув, выключила его плач. Мы с отцом остались один на один… за спиной захлюпала вода в мою сторону. Босые ноги по кафелю. За спиной, тяжело дыша, остановился отец. Я сжался в комок, втянул голову в плечи и ожидал наказания. Так мне и надо! Хотя меня никогда не били – ругали, ставили в угол, но чтобы бить… Никогда! А сейчас я сам был готов от горя биться головой о стену. Дыхание за спиной немного успокоилось.

– Кто тебе дал право распоряжаться чужой жизнью?

Вспыхнуло у меня над головой, как гром среди ясного неба, и электрическим разрядом раскатилось по всему телу.

– Никогда, слышишь меня, никогда больше так не делай!

Отец не кричал, не ругал. Он просто произносил слова, состоящие из обычных букв. Но каждое слово тавром впечатывалось мне в память. «Распоряжаться чужой жизнью…»

– Перестань реветь! Отнеси его на солнце, пусть обсохнет.

Я резко развернулся. Перед моим лицом, на огромной и родной папиной руке лежала трясущаяся серенькая кучка шерсти.

– Он жив? Папа, он жив! Спасибо тебе, родной мой. Спасибо, мой папочка! Ты настоящий герой.

Отец молчал. Я поднял голову, и его слеза упала мне на щеку. Сколько всего нового я узнал в этот день про своего отца. Он вложил мне в руку мокрого котенка, поднял с пола туфли и как был, с закатанными мокрыми брюками, пошёл наверх. Он уже скрылся из виду, как вдруг я услышал его голос:

– Только матери не говори!

– Хорошо! – ответил я и побежал на улицу, прижимая к груди обеими руками мокрый дрожащий комочек.

Найдя самое солнечное место на площадке, положил котенка и стал с замиранием сердца смотреть на него. Он очень скоро начал проявлять признаки жизни. Замяукал и встал на тоненькие лапки. Его надо было срочно накормить. Я стал оглядываться по сторонам в поисках еды и тут увидел отца, выходящего из подъезда. Он шёл ко мне, держа что-то в руках и странно шагая, словно был сделан из тонкого хрусталя. Когда он приблизился, я понял, что нес мой отец – блюдце, до краев наполненное молоком.

– Дай ему поесть…

Папа присел рядом на корточки и поставил перед котенком белое озерцо. Хвостатая мелочь погрузила свою мордашку в молоко и жадно заработала язычком.

– Колбаса вот ещё…

Из кармана было извлечено колбасное изделие из ливера, завернутое в салфетку. Как только отец положил колбасу рядом с блюдцем, котёнок тут же забыл о молоке и набросился на ливер, смешно порыкивая при каждом укусе.

– Не сдох бы только от обжорства… Не засиживайся тут долго. Скоро ужин.

Он потрепал меня по загривку и, как большой лев, пошёл домой. И это тоже был мой папа! Папа, не любивший кошек.

Я частенько таскал с улицы всякую живность. Родители других ребят ее выбрасывали, а я в дом тащил. То черепаху с треснутым панцирем, то ёжика почти облысевшего, то голубя со сломанным крылом… всего и не вспомню. Все это, конечно, или выхаживалось и отпускалось, или хоронилось под балконом. Я как-то приволок кошку со сломанным кончиком хвоста. Такую коричнево-дымчатую с голубыми глазами. Мне жалко стало ее.

– Мама, ей надо хвостик полечить!

– Сынок, это порода такая.

Откуда же я знал, что это сиамская… Папы дома ещё не было. И мама сказала:

– Вот как отец решит, так и будет. Ты же знаешь, как он к кошкам относится.

Я мигом назвал кошку Марысей… не Марусей, не Марией, а именно, хрен знает почему, Марысей, и сел с ней в обнимку на диван, ждать папу с работы. Долго ждать не пришлось. Открылась дверь, папа вошёл в коридор и сразу же чихнул два раза.