Валерий Айрапетян - Пересечение

Шумная доселе гостиная смолкла и замерла. Обедавшие удивленно смотрели на вошедшую, на ее пылкие, лихорадочно вздымающиеся груди, на пухлые, унизанные тяжелыми перстнями пальцы, пытаясь каким-то образом соотнести визит этой женщины с любимым родственником.

– Ах вот ты где, скотина! – вдруг закричала дама, целясь указательным пальцем в дядю Гранта. – Денег назанимал и уехал, а я, значит, сиди и расхлебывай!

Все перевели взгляд на дядю Гранта, как если бы он отсутствовал и чудесным образом вдруг объявился. Дядя сидел, привалившись к стене, бледный и растерянный. Молчаливое большинство ждало ответа. Дядя нерешительно привстал:

– Прошу, родная моя, давай не здесь…

– Закрой свой рот!.. Просит он меня! Нет, вы только посмотрите!

Дядя Грант виновато улыбнулся и ласково оглядел родственников, будто огладил большой незримой ладонью. Из всех возможных вариантов реакции этот был самым худшим. Если бы он швырнул в нее вилкой, и та вонзилась в глаз посмевшей заткнуть дядин рот женщине, это было бы еще куда ни шло – жестоко, но справедливо. Но искать помощи у тех, кто был готов искать помощи у тебя, кто снабдил тебя полномочиями сильного и непререкаемым авторитетом, – это никуда не годилось, это было дурно, было неправильно.

Дед Сергей, словно человек, застигнутый врасплох радикулитом, недвижно стоял у торца стола, держась за столешницу, и перемещал взгляд от племянника к пышной женщине и обратно.

– Грант, это кто такая? – с тревогой и удивлением спросил дед.

– Дедо, это… это… это…

– Забыл, да? А я вот напомню! – съязвила женщина, после чего громогласно обратилась к публике: – Я, если что, его жена. Скоро десять лет как, между прочим!.. Нонна я… А он… а он… даже слов не знаю таких, кто он!..

– Ты ведь сказал, что у тебя жена… это… красавица… – продолжил допрос дед Сергей.

– Что?! – вскрикнула Нонна.

– Женщина, помолчи! – В вопросах гендерной иерархии, уважения и доверия дед Сергей не искал консенсуса. – Не перебивай человека, который твоему отцу старшим братом был бы.

– Ну вот… – прошептал дядя Грант чужим голосом – голосом ведущего игрока, забившего гол в свои ворота. – Такая у меня жена…

Далее события приняли стремительный ход. С разных концов стола посыпались вопросы, на которые Нонна отвечала как на блиц-интервью:

– А краповый берет?.. – спросил дядя Саша.

– Какой там берет! Врет всё… отмазался от армии он, месяц в дурке лежал…

– А МГУ? – откашлявшись, поинтересовалась Надя.

– Школьный аттестат только, и тот весь в тройках.

– А бизнес в Москве? – спросила тетя Мариэтта.

– Какой еще биз… на мои живем… отец в наследство две квартиры оставил, сдаем потихоньку. А этот… сторожем поработает месяц – и уходит на полгода в отпуск!

– А первая жена, которую бандиты убили? – не сдержался я.

– Что?! Я – и первая и последняя! И живая и здоровая!

– А почему вы никогда не приезжали с ним? – интеллигентно вмешался мой отец.

– А это вы у него, у бессовестного, спросите! Он ведь каждый раз говорил, что на похороны едет, а я не могу на похоронах, я сознание на похоронах теряю…

– А почему сейчас приехали? – налегала тетя Мариэтта.

– Так он денег у людей, знаете, сколько занял! Сказал, что на пару дней… Теперь ко мне ходят, под дверью сторожат. Житья не стало… А друг его и рассказал, куда этот собрался, село там, область… А тут уже искать просто: спросила, где армяне живут, и вот…

– А чем он занимается вообще?! – возмутился дед Сергей, считавший безделье причиной мирового зла.

– Да ничем! Целыми днями футбол этот дурацкий смотрит, сериалы про этих… про бандитов и штангу свою поднимает, как придурок! Всё, едем домой, собирайся!.. Давай! Давай же!

– Да иду, иду. Зачем так кричать?..

С каждым новым разоблачением дядя Грант становился все меньше в размерах и все более растерянным и жалким. Мы с братьями не могли более находиться за столом, тем более что блиц-опрос из перестрелки одиночными перешел в беспорядочную стрельбу очередями. Тетки подняли немыслимый гвалт, дед Сергей таки дошел до постели, завалился на нее и, цедя проклятия, вскидывал руки к потолку. Сестра Надя, с детства восприимчивая к конфликтам, не отрывая взгляда от тарелки, крошила кружок колбасы на немыслимо малые дольки, с какой-то немыслимой скоростью орудуя ножом и вилкой. Дядя Саша, мой отец и заглянувший на обед дядя Размик, втихаря ретировались в соседнюю комнату и заперли за собою дверь. С пылающими от неловкости лицами наши мамы сидели молча и нервно ощупывали на себе подарки брата. Дети плакали.

Мы выскочили во двор, уселись у курятника на корточки и молчали. Яд предательства жег грудь и туманил голову. Самый гнусный стыд – стыд за то, что испытывал стыд перед стыдящим тебя человеком, которому ты доверился и который сам стыда не ведает и живет позором, – выворачивал нутро, выхолащивал то гордое, высокое и настоящее, что еще совсем недавно составляло самую суть и наполнение жизни.

Вдруг Артем вскочил и побежал в мастерскую. Выбежал через мгновение с топориком и большим ржавым гвоздем, торжественно размахивая ими над головой.

– Где это резиновое говно? – повелительно спросил он.

Старшие братья, мы поняли младшего и подчинились. Я сбегал за мячом и дал пас брату. «Помогаю другу в делах», – сказал я. Мы дружно и злорадно засмеялись. Брат паснул Армену, тот поймал руками. «Все, теперь точно в тюрьму!» Армен, хохоча, подкинул мяч Артему, тот принял и прижал к груди. «Красная карточка, братан, вместе по этапу рванем!» Артем, смеясь, водрузил мяч на пень, на тот самый пень, который отстоял у неприятеля, технично обмотав того в защите, приладил к резиновому телу гвоздь и точным ударом обуха вбил его по самую шляпку. «Гол!» – закричал брат. Мяч жалобно запищал, словно запросил пощады. Тогда брат развернул топор лезвием к врагу, размахнулся и воткнул его в обмякшее тело. Мяч ахнул и разорвался в клочья, выронив гвоздь. Артем поднял гвоздь, пригвоздил им останки поверженного снаряда к пню и понес топор в мастерскую. «Десять-ноль, нах!» – бросил Армен пригвожденному и сплюнул через широкую зубную щель.

– Капец мячу, а я торчу! – подхватил я.

– Нет больше мячика на радость мальчикам! – отозвался младший брат, высунувшись из мастерской.

Мы с Арменом аж присели на корточки – так нас скрутил смех. Но тут услышали Артема:

– Ну че, девчонки, в лапту?

Брат стоял перед нами, размахивая битами, чьи лакированные тела искрились сейчас на солнце, как свежепойманные рыбы.

– В лапту, братан! В лапту! – воскликнули мы и побежали через огороды на нашу поляну.

За окном весна и цветет сирень.

В абортарии у нас работа кипит вовсю. Не прекращая тревожиться, стоит дыбом люминесцент и днем и ночью. По белому кафелю равнодушно стекает тоска – со стен на пол, но нам все равно: работа кипит вовсю.