Владимир Власов - Дух оперы

– Олег предложил это название братства, чтобы оно не походило на Белое Братство Рерихов, – заметил Андрей, – мы же тогда решили идти другим путём – путём математических вычислений алгоритма движения Вселенной, чтобы познать саму суть мирового движения. Мы хотели создать своё новое учение, объясняющее все явления в мире и их взаимозависимость, то есть, открыть то самое тёмное начало, из чего зарождается свет и движение. Зная движение Вселенной, мы можем определять свой путь.

– Но каков наш путь? – тут же спросил я его. – Куда нам идти? Можно, конечно идти за учителями, но правилен ли их путь. Мне никогда не нравилось идти по проторённому пути, в этом движение есть что-то от подражания, от рабства. Ведь все мы рождены свободными и независимыми для того чтобы открывать новые пути, а не топтаться на месте. Конечно, можно идти за Рерихами или другими махатмами, гуру или наставниками, постоянно поедая и усваивая уже пережёванную пищу. Но правильно ли это? Ведь внутри нас заложены неограниченные возможности, при помощи которых мы можем отказаться от чьих-то бы ни было учений и наставлений, созданных чьим-то воображением и личным опытом. Мы сами можем открыть такое, что может быть не под силу никому другому, или то, что для всех оставалось всегда незамеченным. Ведь так же?!

Андрей кивнул мне головой, и в эту минуту я заметил, как Агния вошла в двери столовой. Все мои мысли сразу смешались. Я смотрел на неё, не отводя глаз. Наши взгляды с ней встретились, и мне показалось, что она слегка покраснела. Я тут же прекратил дискуссию с Андреем, сославшись на то, что мне необходимо срочно кое c кем встретиться. Он тоже собирался уходить. Не говоря ни слова, я встал и направился к Агнии. Она уже сидела за отдалённым столиком, перед ней стоял стакан кофе, лежала тарелка с творогом и кисточкой винограда. Я сел напротив неё, и мы стали разговаривать.

Когда я сел возле Агнии, мне показалось, что от неё веяло запахом весны, этим ароматом вечной свежести и молодости, который всех нас преображает и наполняет новой энергией. Она походила на нежный цветок, на белую только что распустившуюся розу, прекрасное создание, но с колючими шипами.

– Так какой вопрос вы хотели задать мне на лекции? – спросил я.

Агния улыбнулась и сказал:

– Я уже его задала вам, и вы ответили мне на него.

– А какой был вопрос? – опять спросил я, погладив лоб. – И что я вам ответил?

Она рассмеялась и сказала:

– Я думала, что у вас хорошая память. Я спросила вас о том, какое отношение имеет философия к математике. И вы мне сказали, что математика не отделима от философии.

– А разве это не так? – опять спросил я, глядя в её смеющиеся глаза.

Она пожала плечами, немного подумала, а затем ответила:

– Вы, мужчины, в жизни всё усложняете. Математика – это точная наука, а философия – это не наука.

– А что же это такое? – произнёс я, придя я в великое удивление.

– Не знаю, – ответила она, – мне сложно подобрать слово, чтобы охарактеризовать её. В математике: дважды два – четыре, а в философии: дважды два может быть пять, и даже сто двадцать пять. В ней нет ничего определённого и всё туманно. Мне кажется, что мужчины изобрели философию для того, чтобы скрывать своё незнание.

От её слов пришла моя очередь рассмеяться.

– Так объясните мне, что вы думаете по этому поводу, – спросил я её.

И она мне ответила:

– Во время ваших объяснений на лекции, мне, почему-то, вспомнились мои родители: папа и мама. Папа никогда не находил рядом с собой нужных вещей, когда они даже лежали у него под носом, и мама ему всегда пододвигала или находила их. Он был как слепой, но вот вдалеке он всегда очень хорошо видел, и обращал своё внимание даже на такие вещи, которых мама не замечала. Я долгое время не могла понять, почему так происходит, но сейчас я начинаю понимать то, что у мужчин и женщин разное зрение и разное видение мира. Я всё больше и больше прихожу к убеждению, что мы, женщины и мужчины – разные существа и как будто живём на разных планетах. Я всегда задумывалась над тем, почему раньше среди женщин не было ни философов, ни композиторов, ни великих учителей, да и сейчас их нет, и я поняла, почему это происходит. Мы, женщины, крепко стоим двумя ногами на земле, а вы, мужчины, всегда витаете в облаках. В этом и есть наше различие, из-за этого и происходит такая разница между нами. Мы постоянно чем-то заняты конкретным и существенным: рожаем детей, воспитываем их, создаём семью и дом, благоустраиваем свой быт. Всё своё время тратим на нужные вещи и необходимые дела. Мы постоянно заняты чем-то конкретным, в то время как вы, мужчины, не весть чем занимаетесь. Вы постоянно бежите из нашего дома, стремясь раствориться в каких-то своих делах, которые часто не имеют никакого отношения ни к вашему дому, ни к вашей семье. Это – какие-то запредельные дела, вечные поиски чего-то, чему вы даже сами не можете дать определение. Если мы, женщины, олицетворяем собой постоянство, то вы, мужчины, являетесь основой переменчивости. Вы что-то постоянно ищите, изобретаете, создаёте, отправляясь в путешествие, погружаясь в беспредметные мечтания, придумываете себе какие-то развлечения и игры. Очень часто вы устраняетесь от домашних дел, стараясь переложить все заботы на наши хрупкие женские плечи. Вы создаёте свои учения, сочиняете свою музыку или же выдумываете нечто неопределённое в своих погружениях в мысли, что называете философией. И когда мы пытаем вернуть вас на землю, вы обвиняете нас в гедонизме, в том, что якобы мы считаем и признаём в жизни высшим благом только наслаждение, и что якобы сами вы заботитесь только об общем спасении всего человечества, наделяя себя некой душеспасительной сотериологической миссией, защищающей нас от всеобщей гибели. На этой почве вы создаёте свои религии, и чем строже вы начинаете нас спасать, тем больше раздора происходит между вами, что и приводит к вашим ссорам, столкновениям и войнам. Не нужно защищать весь мир и спасать всех, постарайтесь вначале спасти самих себя от безумия.

Я случал её слова и приходил ко всё большему удивлению. Мне казалось, что от этот прекрасной девушки, от этой нежной розочки с колючими шипами, вместо слов отлетают лепестки. И вся она состояла из разноцветных лепестков: её алые губы, розовые щёчки, изящный носик, тёмные бровки, длинные реснички были наполнены таким жизненной силой и такой притягательной красотой, что даже вроде бы резко звучащие слова, произносимые её ангельским голосом, не казались мне ни обидными, и уж тем более, ни пустыми. Она говорила мне то, что и должна была сказать женщина мужчине, предъявив ему хотя бы один раз в тысячелетие такое обвинения. И я понимал, что слова её справедливы, и такие слова может сказать мужчине только истинная богиня.