Владимир Митрофанов - Врачу: исцелись сам!

Панихида по Зинаиде Степановне проходила в своем же больничном храме, рядом с моргом. Церковь эту восстанавливали очень долго, отдельными кусками. Начали еще при старом главном враче. Посмотрели, что в других больницах храмы появились, и тут же начали делать свой. Начал приходить батюшка, регулярно проводились службы. Главный здесь показывал себя как человека православного. В больнице св. Николая – там главный врач, напротив – был мусульманин, и тоже, кстати, как у них принято в племени, брал на работу преимущественно своих, у него врачами даже арабы работали. Впрочем, великий Авиценна, кстати, тоже был узбек. Тот главный врач вроде, хотя с виду и лояльный к другим религиям, но, говорят, хочет переименовать свою больницу из св. Николая то ли в Центр высоких медицинских технологий, то ли в Европейский медицинский центр. Неизвестно, чем ему святой Николай не угодил. Он же был как бы самый первый Дед Мороз. А вот в –ской больнице была более четкая иерархия: там главный врач тоже был грузин, и все заместители и почти все заведующие отделениями у него – также были грузины. Рядовые же врачи все вперемешку: грузины, евреи и русские примерно в одинаковой пропорции. Зато средний и младший персонал – почти исключительно русские. А крышу там обычно чинят и территорию убирают только таджики. Парень, с которым Борисков когда-то вместе учился в институте, работал там торакальным хирургом и рассказывал:

– Начальник у нас своеобразный, но в целом ничего – справедливый, дает дышать. А любимая присказка его: "Я тибья убию!"

Хирург тот считал, что надо брать пример с Америки: уж сколько народу там живет разного, а все как-то друг с другом уживаются. Он там с кем нужно делился и зарабатывал очень неплохо и в целом был доволен.

В медицине, как и в любой другой профессии, люди устраиваются кто как – все по-разному – кому как повезет. Иногда случались совершенно неожиданные вещи. Однокурсник Коля Басов изначально, сразу после окончания института пошел работать в НИИ социальной реабилитации инвалидов. Это было тогда даже не министерство здравоохранения, а только социальной защиты, которые ныне объединили. Вначале считалось как бы дыра дырой, не особо престижная работа с инвалидами – какой с них навар, а сейчас Коля катается как сыр в масле: известно, когда идет постоянная война – работы протезистам завались. К тому же социальные программы для инвалидов поддерживают западные благотворительные фонды. Сам он с инвалидами нередко ездит на разные инвалидные олимпийские игры, другие мероприятия, даже уже пару раз летал в Америку. Борисков его, как встречает, всегда прикалывает: "Коля, не ты ли протез Басаеву делал? Делал ведь – признайся же! Сколько взял?" Хотя не исключено, что Басаев на приеме у врача вел бы себя очень даже сдержанно и почтительно и оружием не угрожал бы. Да и заплатить мог реально хорошо. Хотя и не факт. Хирург-абдоминальщик Леня Брыкалов некоторое время после окончания института работал в Сибири и как-то оперировал буквально умиравшего от перитонита чеченца, реально ночами не спал, насилу его выходил. Потом, когда ехал в поезде в Москву, по дороге случилось разбойное нападение на их вагон – забрали все деньги и ценные вещи. И вдруг среди бандитов он узнал того самого чеченца, которого вылечил, и грешным делом подумал, что тот его вспомнит и не тронет – все-таки спас ему жизнь. Тот посмотрел на врача презрительно: "Ты для меня не человек!" Забрали у него тогда все заработанные деньги, да еще и в рожу дали. И где же тут хваленая восточная благодарность? Впрочем, потом ему знающие люди говорили: "Ты не понял: радуйся, что живой остался, он мог бы тебя и убить как свидетеля! Это и есть его величайшая тебе благодарность от него – он тебя не избил, а не убил!"

Тут, взглянув на часы, Борисков похолодел: не дай бог опоздать! Уже месяца три сотрудники кафедры коллективом писали большое двухтомное руководство для врачей общей практики. У Борискова там тоже был кусочек – глава в соавторстве с доцентом Леней Масловым. Главу, собственно, написал Леня, но в большей степени использовал для этого материалы диссертации Борискова. Так и получилось соавторство. В два часа по средам академик Минков собирал авторский коллектив для отчета. Все собрались вовремя, и ровно в два вошли в кабинет академика.

Сам академик сидел за своим огромным столом, вобрав голову в плечи, и уставившись на входящих сквозь большие очки, делавшими его похожим на сову. Он был совершенно загадочным человеком, внушавшим если не страх, то некоторое опасение. Одни говорили, что он живой гений, другие – что просто пустобрех и взяточник. "Это же просто какой-то упырь!" – вдруг выдохнул кто-то сзади прямо в ухо Борискову, вроде как сам Леня Маслов.

Впрочем, несмотря ни на что, это был реальный академик российской академии медицинских наук, а не представитель множества новых придуманных академий, которые нынче создавали каждый, кому не лень. Звание академика какой-нибудь частной академии теперь вполне можно было купить за относительно небольшие деньги, а потом запросто печатать на визитках. Получалось очень даже солидно.

Совещание иногда затягивалось, но на этот раз прошло на удивление компактно. Каждый отчитался о проделанной работе быстро и четко. И Маслов доложился, Борисков тоже что-то осмелился сказать и сразу же осекся. Академик тут же уставился на него как на муху, которая внезапно заговорила. На том и закончили. Уже в пятнадцать минут третьего все вышли. Академик даже никому "до свидания" не сказал, а снова уткнулся в свои бумаги.

Борисков содрогнулся, будто с холода.

– Вот говнюк! – сказал весело Маслов. – Лично сам ни строчки не написал, но всюду влез и ничего его не берет.

– Это еще доцент Марченков говорил о нем… «Дерьмо оно не тонет и всегда на плаву!» Этот тогда еще академиком не был, докторскую только писал. Опять же не сам – молодежь заставлял…

Действительно, был когда-то давно на кафедре такой доцент Марченков. Борисков его помнил довольно смутно. Запомнилось, что у него были руки рабочего с толстыми пальцами, а на правой кисти выколот якорек, вероятно в юности он служил на флоте. Для врача, да еще доцента это было не совсем обычно. Он занимался травами, разными составами и прописями, и других лекарств, кроме трав, не признавал вовсе, и даже организовал курс для врачей по фитотерапии. Тогда это было модно, люди тщательно записывали рецепты составов из многих трав, но Борисков никогда не видел, чтобы кто-то это реально делал, хотя и сам выписывал такие прописи. Потом это как-то прекратилось в массовом порядке, хотя травы в аптеках и продаются до сих пор. Фитотерапия – наука по лечению травами – ныне была не удел. На курсы по фитотерапии теперь не посылали – все было только платное и за свой счет.