Владимир Митрофанов - Врачу: исцелись сам!

– А, Сережа, привет!

– Здравствуй, слушай, снимите-ка мне ЭКГ!

– А что случилось?

– Перебои ночью почувствовал. Хочу на всякий случай проверить. А то вот так ходишь, да вдруг и помрешь. Все вокруг умирают! – Он сказал это шутливо, но Наташа, впрочем, на это не улыбнулась:

– Давай, ложись!

Симпатичная медсестра Катя щекотно поставила на грудь датчики: "Теперь вдохните и не дышите. (пауза) Все. Можно одеваться".

Это была еще совсем молоденькая девчонка, в голове, наверное, одно – выйти бы замуж за человека побогаче, и больше уже никогда не работать. Если хочешь такую, как Катя, заинтересовать, нужно сказать просто: "Был у меня тут на приеме и получал справку для полетов на воздушных шарах (или проще – для шоферской комиссии) один молодой человек, красивый, холостой, богатый, и спрашивал: нет ли у вас симпатичной медсестрички познакомиться", – тут же полный интерес тебе гарантирован. Но Катя молодец, работает, старается, ничего тут не скажешь. Предшественница ее уже два года находилась в декретном отпуске и наверняка на работу больше уже не выйдет. Приходила тут как-то зимой с ребенком: рулила на новой "Мазде", сама в норковой шубе, ребенок одет очень дорого, как кукла, – сразу видно, что богатая. Наверняка специально так подготовилась, чтобы похвастаться. Молодая, красивая, богатая, замужем, имеет ребенка. Настоящий женский супернабор. Повезло. Жизнь удалась.

Интересно, что еще одна молодая врачиха в отделении тоже вроде как бы считалась, что уже много лет замужем, и ребенок у нее был, а потом и второй родился, и тут вдруг оказалось, что они только вот-вот с мужем и поженились, а до этого много лет жили в "гражданском" браке. Она по этому поводу проставлялась: приносила торт, шампанское, счастливо выглядела – ждала, говорят, этого события шесть или семь лет. А, казалось бы, что изменилось – сходили в ЗАГС, поставили печати в паспорт, все равно ведь живут вместе? А для женщины, оказывается, многое. Борисков детали спрашивать не стал. Начнут объяснять – не поймешь. Любопытно, что в гражданском браке мужчина считает себя неженатым, а женщина – замужем, и отсюда возникает этот известный разброс в статистике. Происходили и вообще труднообъяснимые вещи. Например, Борисков в прошлом месяце сам присутствовал при венчании своих давних знакомых. Женаты (законно) они были уже лет, наверно, двадцать с хвостом, – по крайней мере, старшей дочке было лет за двадцать точно, – жили себе и жили и вдруг с чего-то решили обвенчаться. Хотел даже спросить: "С чего это вы вдруг?", но было как-то неудобно. Решили, видимо, реально узаконить брак, точнее освятить его. И то верно, тут один развелся и говорил: этот брак все равно был ненастоящий, я же не венчался.

Наташа тут же, пока Борисков одевался и завязывал галстук, посмотрела запись кардиографа и сказала: "Только одна экстрасистола попалась, желудочковая. Я думаю, тебе надо сделать пробу с нагрузкой и суточный мониторинг. Если не хочешь, чтобы здесь знали, сходи-ка к Саше Столову – на кафедру кардиологии, он сейчас там доцент… Телефон его дать? Но не мобильный – мобильного нет". – "Давай". – "Кардиограмму возьми с собой – покажешь ему". Борисков сунул бумажку в карман. "Да. Еще возьми это, – протянула коробочку с таблетками, – хороший бета-блокатор, если будут частые экстрасистолы – прими! Если нет – лучше подожди результатов мониторинга". Опять в кармане завибрировал мобильник. "Але?.. Сейчас буду!" Незаменимый. Да, как помрешь, тут же и заменят. Незаменимых людей нет. Сталин умер. Брежнев умер (казалось уже, что он был всегда) – тут же и заменили. Профессорша та хоть не мучалась – умерла сразу.

Борисков стал вспоминать этого Столова. В лицо абсолютно его не помнил. По выпускному альбому, что ли посмотреть? Из стройотряда ребят еще как-то помнил. Один как-то позвонил: "Помнишь Казахстан, Зерендинский район?" Столов, тоже вроде ездил в тот год в стройотряд, но в другой – в Мурманск. Что-то такое смутно припомнилось. Кстати, тут Борисков вспомнил, у Наташи в девичестве была хорошая фамилия – Соловьева. Потом она поменяла ее на безликую фамилию мужа – Акулинич. Муж ее был, кажется, из поляков, и у него даже родственники были в Польше – кажется, во Вроцлаве. Откуда-то Борисков это знал. Может быть, она сама ему рассказывала.

Выйдя ЭКГ-кабинета Борисков по дороге заглянул в сестринскую – там медсестры наскоро пили чай. Одна из них вообще была беременная уже на позднем сроке, и поэтому немного не в себе и постоянно что-то ела. Непременно что-то жевала. Уже и мозгами явно тормозила, впрочем, особенно ее работой и не загружали. Целый день писала бумажки и ела. Впрочем, характер ее изменился в лучшую сторону, она потеряла обычную свою склочность и въедливость. Ей было уже все равно, она ни во что уже не вникала. Сидела и ела. Ела и сидела.

Сейчас медсестры и врачи редко вместе пьют чай на дежурстве, раньше по молодости лет – было часто, особенно на дежурстве. Было что-то типа своеобразной молодежной тусовки. Обсуждались все новости. По юности вместе и спать могли лечь. Семен Марков, с которым Борисков учился в ординатуре, рассказывал, как он однажды подежурил. И вот лежат они с медсестрой на кровати за шкафом в ординаторской, занимаются этим самым делом. Короче, все уже на самом пике. Он сверху, она – внизу. А там специально было зеркало приделано на стене над кроватью, чтобы, когда лежишь, было видно, кто заглядывает, чтоб не вставать. И от входа, получается, тоже чуть видно, что там за шкафом. Он случайно перевел взгляд на зеркало и вдруг увидел там выпученные глаза строгой заведующей отделением Марии Павловны, которая неизвестно с чего вдруг оказалась в отделении в десять вечера. И получилось, что встретился глазами с ней через зеркало. Она дверь тут же и захлопнула. Сема подумал, что же будет потом, но ничего не было. Медсестричка Света, конечно, боялась, чтобы Мария Павловна, самое главное, мужу не стукнула. Хотя Мария Павловна могла ее и не видеть – та как раз была под Семеном, но уж явно догадалась. Борисков помнил эту Свету – это была очень сексуальная красивая блондинка с пышными формами. У него тогда свои были личные проблемы и он в чужие интимные дела не вникал. В другой раз Семен сокрушался утром после дежурства:

– Вот, блин, на месячные попал – все трусы в крови! Не мог удержаться. Что делать? Придется выкинуть, а то жена убьет! А купишь новые – тут же привяжется. Надо где-то купить точно такие же. Она все замечает! Однажды пришел, а трусы одеты на изнанку – тут же такого говна навалила, насилу отбрехался – сказал, что ходил в душ на работе! Был отлучен от тела на неделю.

Теперь Сема работал заведующим каким-то там отделением в больнице Мечникова. Борисков уже давно с ним лично не общался. С год назад Сема позвонил по каким-то своим делам, спросил: