Сергей Масленников - Ядро и Окрестность

Костя опять прокручивал сказанное.

– Ты смотришь на войну с противоположных концов.

– Так и надо. Рядовой и генерал устроены по-разному. Из первого высекают информацию, второй, наоборот, ее усваивает.

– Почему в коротком движении знание налезает на массу?

– Не налезает, его просто больше.

– Откуда ты взял?

– Отодвигаемая цель уменьшается.

– И что?

– Тебе нужно быть во столько же раз более метким, чтобы ее достать. У рядового цель перед глазами, у младшего командира уже оптика, а старший только думает, сидя за картой. Требования к ним разные. Рядовой отвечает за собственное тело, его и нужно брать в работу.

– Тренировать?

– Да.

– Но он и так не сидит без дела, без конца гоняют.

– То-то и оно, что гоняют, а нужна боевая подготовка. Ты сам рассказывал про своего отца. Обучали на минометчика, сорок третий год, половину времени провели на плацу.

– Кому это я говорил? – поразился Костя.

– Мише. А тот мне. Мы ведь с ним дружим.

– Паршивец! Кто его просил?

– Не сердись. Я про войну всех спрашиваю. Раз тело в работе, его напрягают, чтобы владеть, как игрушкой, – быстрота, ловкость, умение. Генералы не бьются один на один, в их схватке участвует только ум. Тело может быть старым и дряблым, хотя немощь тянет ум вниз, мысли делаются слабыми. Для военачальника они все равно что руки и ноги. Ими он ведет борьбу. Солдат пускает в ход все, что выступает из тела. Сколько у человека конечностей? – спросил Максим, прерываясь.

– Две пары.

– А голова, а плечи! Колени и локти надо считать отдельно, кисти рук, пальцы. Руками устраиваешь мельницу. Ноги тоже захватывают и бьют во всех направлениях – вторые руки, только сильнее. Армия должна быть школой телесного разума.

– Строй учит дисциплине и порядку, – возразил Костя.

– Кто бы спорил. Но рядовой не должен быть спичкой в коробке. Его способности и есть постоянный и пульсирующий источник победы. Да и в мирную жизнь другой бы вошел человек. Но выбирают спички – зажег, выбросил. А все почему? Главное – послушание, верх и низ. Умение воевать потом. Но без него солдат не течет по горизонталям победы от основания к венцу.

Костя молчал.

– Если он идет, – продолжал Максим, – нету колес, зима, голодный, на плече винтовка, сзади вещмешок, саперная лопата, противогаз, фляга, у пояса гранаты, одним словом, превращается во вьючное животное.

Костя уже не слушал его.

– Пойдем, – сказал он. – Надо все это уложить в голове. Плохо то, что война все-таки будет. Может, ты ошибаешься? – Он повернулся к Максиму с надеждой в голосе.

– Я бы очень хотел. Но люди без нее не могут. Ничего не поделаешь, так они устроены.

Они шли рядом, не говоря ни слова. Солнце висело в пустоте, такое же яркое, медленное и разноцветное в сетке лучей, как мир, в который вступала страна, и готовое покрыться свинцом подобно удалявшейся войне.

Максим всегда дружил с теми, кто старше: Дерис, Бондарь, Алик-мордочка и много других ребят, с которыми сводила улица. Алику он оказывал мелкие услуги как младший старшему, тому это нравилось. Однажды он сказал: «Сегодня пойдем скитаться». Скитаться означало пропустить уроки и вместо них бродить по городу в поисках приключений.

Максим любил читать – даже на уроках держал книгу под партой. Елена Владимировна громко вызывала его, заметив, что он не слушает.

– Максим, – говорила она неожиданно.

Он вскакивал, откинув крышку.

– Повтори, что я сейчас сказала.

Он повторял – ее фразы стояли в ушах. Ему не составляло труда повторить следы еще не растаявших звуков, а смысл всегда был прост.

– Ты пользуешься тем, что можешь одновременно читать и слушать, – говорила она сердито. – В следующий раз поставлю двойку.

Скитались ребята, махнувшие на все рукой. Они не умели смотреть на себя сверху, то есть из собственного будущего. Понятно же было, если для него ничего не делать, то оно и не придет. Максим уже кое-что знал о нем. Образ будущего постепенно появлялся, когда он сравнивал времена и классы людей, описанные в книгах. Война и разруха постоянно напоминали ему, как ужасно застрять в настоящем. Это все равно что идти вдоль тоннеля, стенки которого сужаются. На самом деле сечение остается прежним, но сам ты растешь, тело твое увеличивается, ему уже тесно. Ты хочешь остановить его и не можешь. Оно все равно разовьется из детского во взрослое, вот ведь в чем дело. И с тебя спросится за взрослое тело. Впрочем, и душу не остановишь. Все эти мысли копошились в голове, но ему захотелось увидеть город в пустые его часы, когда люди ушли на работу. Почему-то представлялось, это будет обратная сторона Луны, другое лицо.

Сошлись на трамвайной остановке, в виду аптеки. Алик повел его вверх по улице. Было сыро, не холодно, малолюдно. Они не строили планы, просто шли. Через Максима сама собою без малейшего усилия с его стороны текла жизнь. Он понимал так, что его спутник своим присутствием создавал ток. В нем самом его не хватало. Он сознавал себя обыкновенным человеком. И только будущее его зажигало. К жизни нужно что-то прибавлять от себя. Многое она делает сама, особенно стараясь ради детей. Тянет их изо всех сил к себе. Встав на ноги, дети начнут ей помогать, вдвоем будет легче. Взрослые входят во вкус. Им нравится делать жизнь, рассчитывая на себя. Труднее всего пожилым, жизнь в них уже ослабела, да и они сами выдохлись. Нет прежней любви ко всему вокруг. Старики движутся остатками воли, так ему казалось. Нет будущего, что остается, как не следить за усталыми часами. Детям легко, поэтому должны прибавлять от себя как можно больше. Надо приподниматься в седле, на котором сидишь. Так едут верхом на велосипеде, взбираясь на высокую улицу.

Приблизились к часовой мастерской. Максим хотел бездумно пройти мимо.

– Сюда, – сказал Алик.

В помещении никого не было, кроме продавца. Алик вынул из кармана женские часы.

– Продаю.

Мужчина открыл крышку, повертел в руках, изучая механизм.

– Нужен ремонт. Сколько ты хочешь?

– Восемьдесят.

– Даю тридцать пять, они у тебя только на запчасти.

– Зря вы так, тут ремонт несложный. Я уже показывал мастеру.

– Вот пусть и берет за эту цену, раз так считает.

– Ладно, давайте деньги.

Вышли на улицу.

– А если мать узнает? – спросил Максим осторожно.

– Она о них забыла. Лежат и лежат, что-нибудь придумаю.

Алик вел к центру. У входа в ресторан торговали горячими пирожками навынос. Алик купил пару штук. Пирожки были с мясным фаршем, необыкновенно вкусные. Потом подошли к тележке с газированной водой.

– Два стакана с морсом!

И свои пирожки запили крепким от пузырьков газа морсом. Максим наслаждался вкусом, но пил с натугой, как взрослые водку. Газ отдавал в нос.