Валерий Казаков - Ты – мой. Повесть

– До свидания!

– Пока. Пока…

Она на секунду задержалась, чтобы открыть дверь в прихожую и в это время Иван неожиданно поймал себя на мысли, что хочет ещё раз прикоснуться к её матовому манящему телу. В тусклом утреннем свете она показалась ему такой соблазнительной, такой желанной, что ему снова захотелось подбежать к ней, обнять её за талию и притянуть к себе, а потом целовать, целовать, сначала – маленькие коричневатые соски, потом – матовый гладкий лоб, потом – подбородок. И так без конца, без конца, пока не покроет поцелуями всё её тонкое соблазнительное тело, пока не закружится от счастья его глупая голова.

***

После этой ночи Иван стал приходить к Кате каждый день. В воскресенье, в понедельник, во вторник… В среду она устало посмотрела на него, быстро отвела глаза в сторону и призналась:

– Я устала… Я хочу выспаться. Ты хороший, ласковый, но я так не могу… Мне надо немного отдохнуть.

– Но я… люблю тебя, – оправдался он с тенью недоумения в глазах.

– Ну и что?

– Когда любят, то теряют голову и времени не замечают.

– Ясно… Но я так больше не могу. В две смены работать я не собираюсь. Ты понимаешь?

Только после этого, похожего на ироничную грубость объяснения, Иван, наконец, осознал, что ему действительно лучше уйти. Оставить её одну. Пусть отдышится, пусть наберется сил и терпения. Ведь любовь – это такая тяжелая ноша, такая непомерная сладость, что с ней не каждый может справиться. Любовью надо наслаждаться не спеша, чтобы не захлебнуться, чтобы не пресытиться. Тут Катя права.

После этого разговора Иван стал приходить к ней через день – свежий и румяный с букетом цветов. Встречал её удивленный взгляд, выслушивал незаслуженные упреки в свой адрес и всё отчетливее понимал, что она его не любит. Она привыкла жить без любви. Обольщать без любви, одаривать страстью без любви, без любви расставаться. Она совсем не такая, какой он её себе представлял, какой хотел видеть. Она проще, грубее, прямолинейнее… Он понимал всё это, но… почему-то не мог не приходить.

Стал ревновать её к мужчинам, которые иногда встречали её на улице и подолгу с ней говорили, к бывшему мужу, о котором почти ничего не знал, к коллегам по работе, которые просили её задержаться в ординаторской, чтобы отметить очередной юбилей. И, утопая в этой неожиданной ревности, Иван совершенно забыл о Марине, которая осталась где-то там, в далекой и чистой прошлой жизни, где можно было ценить природу, любоваться медленными летними закатами и читать красивые стихи.

Сейчас жизнь для Ивана стала неудержимо стремительной, волнующей, но какой-то неопределенной. Он всё время куда-то спешил, нервничал и опасался, что все узнают про его нелепую, неожиданную связь с распутной женщиной, у которой в селе дурная слава. Порой он даже ненавидел её, но отказаться от того, что она ему давала, не мог. Это было выше его сил. Теперь он уже понимал, что это не любовь, это что-то другое, но не мог ничего изменить. Это было выше его сил.

***

Перед тем, как уехать на учебу в город, он решил попрощаться с Катей. Пришел к ней в медпункт после обеда, постучал в высокую, обитую чёрным дерматином дверь.

Как только дверь чуть-чуть приоткрылась – в нос ударил резкий запах ментола. Потом он увидел яркую полосу света – по диагонали – от окна к полу и белую перегородку, которая делила медпункт на две части. За перегородкой блестел алюминиевыми гранями стеклянный шкаф с тёмными склянками. Сквозь стеклянные створки шкафа расплывчато проступала странно светящаяся фигура женщины в белом халате.

Потом женщина поднялась из-за стола, прошла мимо шкафа, и Иван поразился, как идет Кате этот кристально чистый белый наряд, этот сильно накрахмаленный высокий колпак на голове.

Через какое-то время Катя предстала перед ним свежая и свободная, такая, какой он её ещё никогда не видел… Это была другая женщина. К этой женщине в белом халате он мог относиться только с благоговением, только с восторженным обожанием. Подходя, Катя улыбнулась ему, он тоже улыбнулся ей и почувствовал, как улыбка ненужной маской стянула ему лицо.

Потом они вместе вышли на улицу, прошлись по больничному парку к пустому, белеющему средь густой крапивы, неработающему фонтану. Парк был запущенный и старый, усыпанный сухими прошлогодними листьями. Там в густых вершинах кедровника глухо шумел ветер, липы тёмной аллеей уходили вдаль, клёны выстроились в ряд вдоль ветхого забора.

Возле фонтана Катя остановилась и долго молчала, теребя в руке зелёный липовый листик. Потом быстро взглянула на него и сказала:

– Прости меня, если можешь.

– За что? – не понял Иван.

– За всё прости… И… не приходи ко мне больше, пожалуйста…

Она опустила глаза. Он с недоумением и испугом смотрел на неё.

– Ты слишком стремительный и страстный, – продолжила она.

– Ну и что? Ну и…

– А я зрелая женщина. И мне одной стремительности мало. Понимаешь? Ты хороший, ты красивый, ты искренний, но я тебя не люблю…

– Не любишь?

– Нет…

– Но…

– Ты хочешь сказать, что ничего не чувствовал раньше? Не догадывался?

– Нет.

– Странно.

Кровь хлынула у Ивана к лицу, в висках застучало, но он сдержал себя. Быстро поцеловал Катю в щеку, хотел было что-то сказать, но только отрешенно махнул рукой и бегом пустился к реке. Слезы душили его, глаза застилал туман, а в душе нарастало ощущение безвыходности и незаслуженного горя, которое вот-вот раздавит его.

Не помня как, он добежал до берега реки, скатился по глинистой круче к песчаной отмели, заросшей ромашками и резедой, упал в траву и заплакал. Потом перевернулся на спину, размазал по щекам слезы и стал смотреть в небо сквозь макушки осокорей, которые росли тут всегда. Осокори были громадные, корявые и ветвистые. Эти осокори твердо стояли тут в паводок, кроша хрупкий весенний лед. Они стойко переносили жестокие зимние холода. Они стояли здесь уже сотни лет, и будут стоять ещё очень долго. Они останутся здесь даже после его смерти и после смерти Марины. И над ними будет это же пронзительно голубое небо с пышными белыми облаками, и этот же южный ветер будет пошевеливать их листву. Что для них человеческая любовь? Что для них эта крохотная, непонятная человеческая жизнь? Ничто. Летящая по ветру паутина. Один скоротечный миг…

От этих мыслей Ивану постепенно сделалось легче. Он не мог найти этому объяснение. Просто мысли о вечном, о том, что происходит независимо от человеческой воли, сделали немного слабее его нынешнюю боль.

***

Вступительные экзамены в институт для Ивана начались неожиданно. Он приехал в город, стал приходить в гулкую институтскую аудиторию, чтобы ознакомиться с общими правилами для абитуриентов. Потом сдавал документы, писал заявления, заполнял какие-то анкеты и при этом всё время думал о Кате.